— Вон что! — расплылся в усмешке парень. — Пощипал, стало быть, вас.
— Нас щипать нечего, — не выдержав, крикнул Колька; видно, и его задел вызывающий тон парня. — Кулаков щипали.
— Все вы там одинаковые, — пренебрежительно бросил парень. — Мелкобуржуазная стихия.
— Сам ты… — вспыхнул Колька, но Иван остановил его:
— Подожди, Колька! — и, сдерживаясь, настойчиво повторил: — Нам нужен товарищ Стрельцов.
— Зачем он тебе?
Тон и повадки парня совсем не располагали к откровенному разговору.
— Надо. Дело к нему важное.
— Нету Стрельцова. В командировке и приедет не скоро. Все. Я вас больше не задерживаю. — Парень отвернулся.
Что оставалось делать?
Стрельцова нет. Надо хотя бы найти газету с декретом о налоге.
В городе одна небольшая лавочка, где седенький старичок торгует газетами, старыми журналами и брошюрами на желтой оберточной бумаге. Этого старика Иван знал давно: еще живя в городе, они с матерью иногда заходили к нему в лавочку, чтобы купить «Ниву» или «Русское богатство».
— Нельзя ли у вас найти газету, где декрет о продналоге напечатан? — обратился к нему Иван.
— Ишь чего захотел! Эта газета больше месяца назад была, и сразу ее расхватали. Теперь ее, братец, ни за какие деньги не купишь.
— Где ж ее достать? Нам очень она нужна, Может, знаете, где?
— Да почитать-то, наверно, в библиотеке можно. Только отдать вам ее там не отдадут.
— А нам обязательно в село надо принести газету. Как же быть?
— Вот уж не знаю, — задумчиво почесал седую бородку старик. — Уж ежели вам так нужно, идите прямо в уком партии большевиков. Газета — не знаю, есть ли там, а слышал я, что получили они брошюру Ленина о продовольственном налоге.
— Ленина?
— Слыхал, так. В продажу пока такой брошюры не давали, но, говорят, получена.
— Пойдем в уком большевиков, — дернул Иван Кольку за рукав.
— А если выгонят? — заколебался Колька. — Ведь большевики.
— Ну и что? Выгонят — уйдем.
— А если в Чека посадят? — Глаза у Кольки стали совсем круглыми.
— Дурак! За что нас сажать?.. Пошли.
Опять они в том же большом белом здании. Раньше в нем было духовное училище, а теперь размещались все уездные учреждения.
В уком поднялись на самый верх — на третий этаж. Вошли. Большая комната с несколькими столами, покрытыми старыми газетами, в беспорядке стоят разнокалиберные стулья. И никого нет. На двери в соседнюю комнату — надпись чернилами на куске картона: «Секретарь укома РКП(б) тов. Полозов».
Иван, осмелевший от неудач, решительно дернул ручку двери.
В небольшой комнате, темноватой и какой-то необжитой, — стол и несколько стульев. За столом человек. Невысокий, коренастый, в черной косоворотке, перехваченной широким солдатским ремнем. Темные волосы зачесаны назад. Прижав к уху телефонную трубку, он внимательно слушал. Лицо его было сосредоточенным и неприветливым, лоб перерезала суровая морщина, глаз не разглядеть под насупленными бровями.
«Это, наверное, и есть самый главный из большевиков — сам Полозов», — подумал Иван и сразу оробел.
— Можно войти? — каким-то пискнувшим голосом спросил он.
Полозов, покосив на них глазами, махнул рукой не то приглашая, не то выгоняя. Ребята замялись в дверях.
А Полозов вдруг сердито, ледяным тоном сказал в трубку:
— Все это я уже слышал. Вагоны нужны сегодня. Хлеб должен быть отправлен ночным поездом. Подробности, как говорят, в Чека. Понятно?.. Ну, и хорошо…
Опять Чека! Холодок пробежал по спине. Подумалось, что напрасно они вломились сюда, и Колька дергает сзади за полу — из комнаты тянет.
А Полозов, положив телефонную трубку, самым обыденным, даже каким-то домашним голосом спросил:
— Вы чего, ребята?
— Нам брошюру нужно, — смущенно пробормотал Иван.
— Какую брошюру? — поднял брови секретарь, и его голубые глаза внимательно посмотрели на ребят.
— Ленина, о продналоге.
— Вон что! — улыбнулся Полозов, и лицо у него стало совсем не суровым, не страшным. — Чего ж вы у дверей мнетесь? Проходите. Откуда вы?
— Мы из Крутогорки.
— Из Крутогорки? Это интересно. Ну-ка, садитесь и рассказывайте, что у вас там происходит, как мужики к продналогу относятся?
— Плохо относятся, — невольно вырвалось у Ивана.
— Почему? — сразу насторожился секретарь, и опять сердитая морщина перерезала его лоб.
— По декрету выходит, что безлошадники, ну, вроде вот нас, к примеру, должны платить такой же налог, как живоглот Макей. У него три лошади, он арендует десятин до полсотни, а ему еще послабление как старательному, — забыв о робости, скороговоркой выложил Колька. — Вот и недовольны мужики.