— Неплохо придумано! — оживился Иван.
Петяй Лупандин, после того как откололся от них и исчез в ту ночь, когда выручали Стрельцова, несколько дней не показывался. Потом, прихрамывая и опираясь на палочку, притащился к Ивану и, пряча глаза, объяснил:
— Понимаешь ты, в темноте в яму какую-то угодил, ногу вывернул, шагнуть мочи не было.
— Чего ж не позвал?
Петяй на минуту растерялся.
— Боялся, понимаешь ты, шум поднять. А если бы бандиты услыхали? Они сразу бы…
— Врешь, Петяй… — прервал его Иван. — Говори прямо: струсил?
— Ну, и струсил тоже, — сразу признался Петяй. — А что ты хочешь? Стрельба, гранаты рвутся. В селе небось все попрятались.
— Трус ты! В комсомоле такие не нужны.
И Петяй понуро поплелся обратно, даже хромать перестал.
Об этом Иван перед вручением комсомольских билетов рассказал Стрельцову.
— Напрасно ты так строго, Иван, — поморщился Стрельцов. — Может, Петяй просто растерялся. Ведь это не шутка — сразу в бой. Конечно, в комсомол принимать его еще рано, но и совсем отталкивать не следует. Человек ведь меняется, особенно если ему всего четырнадцать лет. Не отталкивайте, говорю, от себя, а сумейте перевоспитать. Дайте ему одно, другое задание. Пускай на деле покажет себя…
Вот об этом разговоре и вспомнил Иван, выслушав предложение Кольки.
— Пошли! Найдем Петяя.
Петяй сидел на задах своего двора и строгал зубья для граблей. Иван и Колька присели около на старые дровни. Как положено, помолчали немного, с повышенным интересом рассматривая готовые зубья.
— Ловко у тебя получается, — сказал Колька, поворачивая перед глазами свежеоструганную деревяшку.
А Иван без подхода, сразу начал о деле:
— В комсомол вступать не раздумал?
— Нет. А разве примете? — Петяй с сомнением взглянул на Ивана.
— Это от тебя зависит. Покажи себя как надо — и примем. Ты в церковь ходишь?
— Да ведь тятька… Не так он, как бабка… Я откажусь и больше вовек не пойду. Пускай тятька хоть вожжами, хоть чересседельником…
— Подожди, — остановил его Иван. — Завтра ты к обедне пойдешь.
— Так ведь комсомольцам в церкву нельзя. Нет уж, пусть лучше тятька чересседельником…
— Пойдешь! Для дела нужно. Комсомольцам нельзя, а ты пока не комсомолец — тебе можно.
— Зачем?
— Слыхал, что Евлампий собирается завтра проповедь сказать?
— Бабка говорила.
— Так вот, пойдешь завтра в церковь, прослушаешь проповедь, запомнишь, все потом перескажешь…
Задание Петяй выполнил добросовестно. На другой день сразу после обедни он явился к Ивану.
— Был в церкви?
— А как же! Мамка аж удивилась, когда я сказал, что в церкву пойду. Бабка та от радости целовать кинулась. Облизала всего. Она знаешь какая, бабка-то?
— Меня не бабка твоя занимает, а проповедь, — с досадой прервал его Иван. — Говорил Евлампий проповедь?
— А как же, долго говорил. Сначала про мытаря какого-то рассказывал. Потом про то, что мужики бога забывать стали, что не все в церкву ходят и бог отвернется от них.
— Пускай его отворачивается. Про сельские дела говорил поп? — опять нетерпеливо прервал его Иван.
— Это уже в конце. Говорил — грех великий, что у монашек лошадей отняли. Блага, дескать, от этого не будет. А кто на этих конях пахать станет — урожая не дождется. И бог того покарает, потому нельзя на богово руку подымать. Монашки — слуги господни, а сама мать игуменья навроде как святая.
— Святая она! — недовольно проворчал Иван. — Еще что?
— Потом сказал, что нельзя в сельский мир раздор вносить. Что перед богом все равны. Так, дескать, Христос учил и Советская власть в этом христианского учения придерживается: хочет, чтобы на земле все равными были. Нельзя, говорит, делить крестьянский мир на овец и козлищ. Так делать — противу Христа и Советской власти идти; что так могут поступать только темные люди, смущенные большевиками.
— Ишь ты, куда загнул! О кулаках заботится.
— Вот-вот, — подтвердил Петяй. — Нельзя, говорит, самых уважаемых тружеников, христовых радетелей — так он сказал, — из общества изгонять. На них община крестьянская держалась и будет держаться. А смуты, говорит, всяческие приходят и уходят, и не нужно им поддаваться. Блажен, говорит, муж иже не идет на совет нечестивых.
…— Я ему, долгогривому, покажу совет нечестивых! — вскочил с места Сергунов и от злости сорвал с головы шлем и шлепнул им по столу, после того как Иван пересказал содержание проповеди священника. — Вызову в Совет, и пусть он мне все здесь повторит!