Все бы хорошо, но здесь, вблизи болота, донимали комары. Поминутно приходилось шлепать себя то по шее, то по лбу.
— Будь они прокляты! — не выдержал Федя.
Он отошел в сторону, срубил несколько свежих еловых лап и бросил их в костер. Повалил белый пахучий дым, и комариная стая на какое-то время смолкла.
— Как же вам удалось столько товару добыть? — обратился Иван к Семену.
— Тятька чего хочешь добьется, коли за дело взялся. Он знаешь какой у нас? — сразу захвастался Колька.
— Тут, главное дело, опять же Сергунов, — не слушая Кольки, заговорил Семен. — Приехали мы в город, пришли в уездную кооперацию, а там и гладить не даются: нет никакого товару, и все тут. Тогда Саня прямо к товарищу Полозову пошел. День на это потерял: не было Полозова на месте. На другое утро поймал. Саня рассказывал: позвал Полозов себе этих кооператоров и давай срамить: «Вы, говорит, ничего в политике не понимаете. Мы вокруг Крутогорки бандитов выловили. Люди в Советскую власть поверили, кооперацию начали налаживать, а вы им палки в колеса». Ну, конечно, после этого кооператоры зашевелились. Все склады, какие есть в городе, мы объездили и набрали два воза добра всякого. Потом еще товарищ Полозов сказал Сане, что скоро товару будет много, что заводы начинают выпускать все, что мужику надо.
— А ведь будет, ребята, время, — глядя на огонь, негромко сказал Иван, — когда приходи в лавку и покупай все, что захочешь. Даже велосипед можно будет купить.
— Что это — велосипед? — спросил Федя.
— Это машина такая железная, на двух колесах, — заспешил Колька, — я в городе видел. Садись на нее верхом, крути колеса ногами — и полетит она быстрее лошади.
— Так с нее слетишь, если всего два колеса. У лошади-то небось четыре ноги.
— Тренировка нужна, — с важностью произнес Колька невесть где услышанное новое слово.
Семен еще подбросил в костер еловых лап и травы. Клубами поднялся высокий столб дыма.
— Братцы, а меня в сон клонит. Замаялся я в городе, — сказал он, потягиваясь. — Соснем до зари?
— Спите, а я ночничать буду, — предложил Иван. — Потом Кольку или Федю разбужу.
Не спалось Ивану. Вот опять сейчас разговор был о том, что жизнь меняется. И опять, уже не в первый раз за последнее время, пришла к нему беспокоящая мысль: куда себя определить? Ведь он ничего не знает, не умеет. Не век же ему сидеть писарем в Совете. Читать бумажки да писать справки всю жизнь — скучно. Стать, как отец, врачом, как мать — учителем? Не легкое дело! Учиться надо, а где? Поехать в город, бросить село, сбежать от матери, от друзей? Плохо. На какие средства жить, чем питаться? Тоже вопрос не простой…
Додумать свою думу Ивану не дал набатный звон. В ночной тишине он показался совсем близким, хотя до села не меньше трех верст. Всполошный звон надтреснутого колокола, захлебываясь и дребезжа, кричал о каком-то несчастье.
Пожар?
Не заметно зарева.
Но, видно, что-то особенное случилось. Иван принялся расталкивать товарищей:
— Подымайтесь. Быстро! Поскакали в село!
— Что? Что случилось? — таращил непонимающе глаза Колька.
— Набат! Слышишь?
В набатный колокол попусту не ударят. Быстро обратали лошадей, сняли путы и погнали в село. Торопили коней и все равно опоздали. К их приезду все кончилось.
А случилось вот что.
Как ни измаялся Тимофей Говорок в городе, а все же душа у него была не на месте: шутка ли — столько товару лежит в лавке!
— Что ему станет? — уговаривала жена. — Кто его возьмет? Бандитов не осталось, а свои сельские разве решатся?
— В лавке буду ночевать, — заявил он жене в ответ на ее уговоры.
Поужинали. Когда уже совсем смерклось, взял Тимофей тулуп и пошел в лавку. Спал сторожко. Ближе к утру послышалось ему — шебаршит кто-то за стеной. Прислушался. Нет, вроде тихо. Только задремал — трещит и гарью потянуло.
Выскочил Тимофей из лавки, а с двух углов кучи соломы пылают и одна стена занимается.
— Пожар! Горим! — что было сил завопил Говорок.
Не задумываясь, бросился он на огонь. Стал солому от стен откидывать. Тронул ее, а она, треща, взвилась вверх жгучим пламенем. Топтал ее босыми ногами, не чувствуя ожогов. Не жалея тулупа, сбивал им огонь со стены.
Услышали люди его крик, всполох поднялся на селе. Ударили в набат. Народу набежало много. Только успел уже Говорок сбить пламя. Руки, ноги пообжег, полбороды обгорело, всю одежонку, какая на нем была, опалил, от тулупа одни клочья остались.
Спас Тимофей Говорок товар, добытый с таким трудом. Да и кроме того, вспыхни лавка — в такую сушь огонь перекинулся бы на соседние строения и пошел гулять. Моргнуть не успеешь — половины села нет.