Когда комсомольцы подскакали, Говорок сидел на крыльце лавки и жадно захлебывался махорочным дымом.
Сердобольные бабы успели уже смазать льняным маслом его ожоги.
Вокруг шумели, гомонили мужики и бабы.
— Кто такое мог сделать? Кому надо?
— «Кому, кому»! — отбросив окурок, зло сказал Говорок. — Акимке Кривому надо. Перво-наперво злоба его мутит, что отставку получил. Второе дело: на стенку керосином плеснули. А у кого керосин на селе есть, кроме как у него?
— Непременно Аким. Некому другому, — подхватил Вукол Ландин. — Никто больше на такую подлость в своем селе не пойдет.
— А ну, комсомольцы, — распорядился Сергунов, — отыскать Акима Солодилова и доставить сюда. Разберемся.
Долго не открывалась дверь в избу Акима, несмотря на то, что в четыре кулака колотили в нее Иван и Колька. Наконец высунулась в окно всклокоченная голова хозяина.
— Чего надо? Чего в дверь колотите?
— Пойдем, дядя Аким, председатель требует, — сказал Иван.
— Мужики требуют, — добавил Колька.
Единственный глаз Акима засуетился, забегал туда-сюда.
— Чего им надо?
— Идем, дядя Аким. Ты что же, набата не слышал? — насмешливо спросил Иван.
— А я тут при чем? — зло спросил Аким и сейчас же снизил тон. — Ничего я не слышал: спал, должно, крепко.
— Пойдем без задержки, дядя Аким, — потребовал Иван.
Сквозь расступившуюся толпу они прошли к крыльцу лавки. Сергунов, пристально глядя на Акима и показав рукой на обгорелую стену, спросил:
— Твоих рук дело, Аким?
— Знать ничего не знаю, — заторопился Аким. — Вот те крест святой, спал и ничего не слыхал!
— «Не слыхал! Не слыхал»! — сорвался с места Говорок и подскочил к Акиму.
Сергунов подумал, что Говорок сейчас в горло вцепится Акиму, и попытался задержать его. Но Тимофей оттолкнул Сергунова и, схватив руку Акима, поднес ее к носу. Понюхал и подсунул грязный Акимов кулак к самому лицу стоявшего рядом Ивана:
— Чем пахнет?
— Керосином, — сразу ответил Иван.
— Кайся перед народом, пока дух из тебя не вышиб! — заорал Тимофей.
Лицо Говорка пылало такой ненавистью и злобой, что Аким съежился, отступил от него на шаг. Отступая, натолкнулся на сгрудившихся сзади и вздрогнул всем телом. Всегда наглый, изворотливый, сейчас Аким сник, лицо посерело от страха. Прочтя на лицах людей беспощадную злобу, Аким вдруг рухнул на колени:
— Простите, мужики! Черт попутал. Обидно мне стало…
— Обидно? — пробасил Кузьма Мешалкин. — А если бы село спалил?
— Убить его, окаянного! — рванулся резкий женский голос.
Это было вроде сигнала: толпа зароптала, угрожающе надвинулась, в кулаки сжались натруженные мужицкие руки. Еще минута — и произошел бы самосуд, дикий, необузданный. В ослеплении злобы били бы Акима Кривого смертным боем, как испокон веков бивали главных мужицких врагов — поджигателей и конокрадов, превращая человека в кровавое месиво из костей и мяса.
— Стойте! Отступите! Самосуда не допущу! — что было сил крикнул Сергунов и заступил собой Акима.
Толпа на момент притихла и опять угрожающе загудела. Злобу мужицкую нелегко потушить, когда она достигла такого накала. Ивану почудилось, что сейчас озверевшие мужики надвинутся, сомнут, искалечат не только Акима, но и Сергунова. Он рванулся, расталкивая людей, и встал рядом с Сергуновым, крепко схватившись в кармане за ручку «бульдога». Краем глаза Иван заметил, что тут же, рядом с ним, с Сергуновым, оказались и Федя, Семен, Колька, Степан.
— Отступите, граждане. Самосуд отменяется, — повторил Сергунов.
— Мужики, не дело это! — прогудел бас Кузьмы Мешалкина. — Нельзя так — не старое время.
Иван видел: Тимофей Говорок колеблется. Злобы у него больше других, разорвал бы он Акима своими руками, не задумываясь, а на пути стоит Саня Сергунов.
— Всегда поджигателей да конокрадов своим судом решали, — закричал Никанор Веревкин, — чего ж теперь поблажку делать!
— Акиму поблажки не будет. Отправим в город, и пускай там по всей строгости судят, — сказал Сергунов. — А за самосуд отвечать придется всем.
Мужики, недовольно заворчав, отодвинулись. Разжались кулаки, но злоба и недоверие еще светились в глазах.
— Знаем мы этот суд! — недовольно проворчал Никанор Веревкин.
Дребезжащий старческий тенорок деда Крутилы врезался в другие голоса:
— Слышьте, мужики, зачем в город? Не по-божески это. Перед миром Аким виновный, перед миром и отвечать ему. Я так думаю, мужики, по-справедливому будет: спустить с него портки, разложить и выпороть на всем миру, чтобы в другой раз не нашкодил.