— Богато живете, старицы честные, — усмехнулся Колокольцев.
— Все суета сует, — горестно вздохнула монашка. — Для приемов благодетелей наших предназначена была келья, а мне этого не нужно. Без жалоб несу крест свой.
Агафадора вынула из стола несколько толстых конторских книг.
— Вот, батюшка, все описи.
Колокольцев перебрал их и взял самую тонкую.
— «Опись особо ценного имущества Серафимо-Знаменской обители». Вот это нам и нужно. Где хранятся ценности?
— В храме, в алтаре, в ризнице..
— А здесь что? — указал Колокольцев на сейф.
— Тут… — Матушка Агафадора растерянно заморгала глазками. — Тут ничего…
— Как — ничего? А зачем же тогда сейф?
— Казну обительскую раньше хранили, а теперь какая уж казна…
— Откройте!
— Нет уж, батюшка. У вас мандат на изъятие церковных ценностей — вот вам опись, а казна вас не касается, — с неожиданной решительностью заявила казначея.
— Откройте сейф! — еще более решительно потребовал Колокольцев. — Что не положено, не заберем, а посмотреть, что там, надо.
— Сами открывайте! — крикнула казначея, теряя всю свою благость, и бросила на стол связку ключей.
Колокольцев не спеша выбрал нужный ключ и распахнул дверцу сейфа.
— Ого! Накопили богатства, — со смехом сказал он, выкидывая на стол одну за другой толстые пачки денег. Тут были «катеринки», «петры», «александры», «красненькие» — десятки, «синенькие» — пятерки, «зелененькие» — трешки; наверное, немало тысяч рублей царских денег, давно потерявших цену.
— Это что, матушка, стенки собрались оклеивать? Или, может быть, надеетесь, что царь вернется?
Казначея только горестно вздохнула:
— Казна обительская…
— Не надейтесь, царь не вернется. Можете спокойно выкинуть это барахло. А здесь что? — указал Колокольцев на небольшое отделение сейфа. — Посмотрим.
Он отыскал в связке маленький ключик и открыл дверцу. Все отделение заполняли свертки в белой бумаге.
— Что-то тяжелое. — Колокольцев вынул один сверток и бросил его на стол; бумага лопнула, и по зеленому сукну рассыпались сверкающие золотые монеты.
Иван никогда не видал золотых денег, а тут целая груда их рассыпалась по столу. Потом пошли свертки побольше. Колокольцев разорвал один, из него высыпались серебряные рубли с профилем царя Николая II.
— Да тут целый клад! — усмехнулся Колокольцев.
— Казна обительская… — совсем убитым голосом повторила казначея.
— Вы разве не знаете, что вся золотая и серебряная монета царской чеканки подлежит сдаче Государственному банку?
— Мы мирских законов не знаем, — с напускным смирением вымолвила монашка, опустив позеленевшие от злости глаза.
— Сколько здесь всего?
— Восемь тысяч восемьсот рублей золотом и тысяча двести рублей серебром.
— Все здесь или еще где запрятано?
— Все, все здесь. Больше нигде нет, — заторопилась матушка Агафадора.
— Не предусмотрели, не запрятали. Люди мрут с голоду, а вы, святоши, на золоте сидите. Эх!..
Иван ожидал, что ляпнет сейчас Колокольцев от души словцо далеко не божественное, но он только рукой махнул и сказал Ивану:
— Давай пересчитывать.
Посчитали все монеты и вернулись в церковь. Там тоже шла работа. Старичок ювелир расположился со своими инструментами и флакончиками на клиросе. Он рассматривал каждую вещь через лупу, мазал кислотой.
— Золото, — говорил он коротко.
Или:
— Медяшка позолоченная.
Когда подошли Колокольцев и Иван, ювелир вертел в руках небольшой ажурный ларец.
— До чего же тонкая ювелирная работа! Червонное золото, — говорил он. — Ай-ай, до чего же изумительная работа!
В дверях церкви появились Колька и Федя — они были поставлены на охрану дверей бокового придела, — между ними семенила старая монашка, сверх меры расстроенная, беспрерывно охающая и вздыхающая. В руках Колька держал чашу для причастия, а Федя — массивный золотой крест.
— Вот, товарищ Колокольцев, из нее высыпалось, — доложил Колька, ставя чашу на стол перед ювелиром.
— Как — высыпалось?
— Вот так — высыпалось, — без улыбки объяснил Колька. — Выходит она из этой самой ризницы. Смотрю я — животик у нее будто толстоват. Сама маленькая, сухонькая, а брюшко очень уж вздулось, и руками она его прижимает. Ну, как она прошла мимо, я, значит, ей под оба бока пальцами и ткнул слегка. Она взвизгнула, руками-то вскинула, а из-под рясы вот это посыпалось.
— Украла? — повернулся к монашке Колокольцев и спросил ее таким тоном, что старушонка на колени упала и запричитала: