— Не губи, кормилец! Черница я всего, какой с меня спрос! Матушка Нектария повелела принести ей чашу эту да крест. Дарственные они от купца Сальникова на помин души его.
— Эх ты, бабка, бабка! Не стыдно тебе у голодных кусок хлеба отнимать? — укоризненно покачал головой Колокольцев.
— Да разве ж я своей волей…
— Чаша червонного золота, литая. Четыре аметиста и бирюза восемь камней. Крест червонного золота. Четыре бриллианта чистой воды.
— Стара, стара, а сообразила, что прихватить! — покосился на монашку Сергунов. — Тут целое богатство.
— Я ж, как велели, а мне что! — вздохнула старуха.
— Ну ладно, иди уж, — махнул на нее рукой Колокольцев. — Игуменья с тобой рассчитается за то, что украсть не сумела.
Только к сумеркам закончили.
— Гляди-ка, пудов двадцать серебра наберется и не меньше пуда золота, — прикинул Колокольцев. — Да еще камешки драгоценные.
— Неплохо жили матери убогие, — зло усмехнулся Сергунов.
— Даяния доброхотов верующих, — вздохнула мать Агафадора, подписывая акт об изъятии церковных ценностей.
— Подаяния — подаяниями, а сколько тут поту да крови мужицкой? — сказал Сергунов. — Ведь не ваш труд в этом золоте да и не тех купцов, что каждый праздник в вашей святой обители попойки устраивали.
— Бог им судья! — подняла глаза к небу монашка.
— Мы и без бога рассудим. Что ж, товарищ Колокольцев, добра много, и цена ему немалая: стоит ли на ночь глядя с ним в город ехать. Давай лучше свезем все это в сельсовет, а утром отправим вас. Надежнее будет.
— Что ж, это дельно, — согласился Колокольцев.
Драгоценности сложили в Совете. У дверей поставили вооруженный караул. Сергунов и Колокольцев расположились на ночлег здесь же.
Ивану тоже не захотелось уходить. Он только сбегал домой предупредить мать, что ночевать останется в сельсовете.
— Ты совсем от дома отбиваешься, Иванушка, — покачала головой Мария Федоровна.
— Дела, мама, дела, — пробормотал Иван, поспешно проглотил кружку молока и убежал.
Колокольцев и Сергунов сидели за столом друг против друга.
Говорил Колокольцев:
— Нажимает, Саня, нэп. Из каких щелей вылезают торгаши, никому не ведомо. Выползают и свои лавочки открывают. Будто бы и товара-то никакого не осталось, а они находят и торгуют. Купец Трушин собрался кошмоваляльную фабрику открывать.
— Разрешат? — насторожился Сергунов.
— Разрешат. Привлекаем частный капитал. Чикин ресторанчик «Не рыдай» открыл. Пьют, жрут, а из Поволжья голодные в город бредут. В чем только душа держится! На вокзале каждый день больных, обессилевших собираем и в бараки свозим. А впереди зима.
— Зачем же разрешают рестораны, частную торговлю? — не выдержал Иван.
— Чтобы использовать все резервы, — просто ответил Колокольцев. — Трудно нам сейчас — пускай частник поможет. Тут дело тоже с дальним прицелом: развернуться по-старому частному капиталу и погубить революцию не дадим, а хозяйство наладить он нам поможет. Обстановка, друзья, сложная! Налог-то хоть сдадут мужики? — обратился Колокольцев к Сергунову.
Сергунов поежился, потрепал себя за волосы.
— Навряд ли все сдадут. Плохо на полях… А если опять кулаков тряхнуть? У них еще с прошлых лет припрятано.
— Нельзя трясти, Саня, не то время. Уговорить надо, сагитировать, чтобы добровольно продали хлеб.
— Уговоришь их!
— Надо. Сегодня гибче надо быть, Саня. Придется в чем-то ладить с новыми буржуями. Ладить, но потачки не давать.
— Трудно это.
— А кто говорит, что легко?
— Что это, товарищ Колокольцев, скажи по правде, бессилие наше? Отступление перед классовым врагом?
— Нет, Саня, сила. Мы настолько укрепили Советскую власть, что можем позволить частному капиталу поработать на нас без риска, что он нас оседлает.
— Все равно кулакам воли не дам! — шлепнул ладонью о стол Сергунов.
— Воли не давай, это правильно, — согласился Колокольцев. — Кстати сказать, мы еще в вашу сельскую церковь не заглянули. Есть там что-нибудь ценное?
— Кто его знает, — ответил Сергунов. — Только едва ли. Все же завтра надо посмотреть.
— Посмотрим, — согласился Колокольцев.
Но самим ходить в церковь не пришлось. Ранним утром в Совет явился сам Евлампий, а за ним с узелком и свертком в руках — Тихон Бакин.
— Здравствуйте, граждане, — поздоровался священник, снимая шляпу.
Сергунов глянул на него настороженно, но все-таки ответил:
— Здравствуйте.
— Мы своей волей принесли ценности, что имеются в церкви и без которых мы можем обойтись при богослужении. Вот вместе с церковным старостой принесли, — указал Евлампий на Бакина.