Несколько мгновений Иван не мог прийти в себя. Что-то тяжелое навалилось на него, все поплыло в глазах. Чтобы не упасть, он прислонился к дверному косяку. Как сквозь туман, он видел только покрытое смертельной бледностью лицо Сергунова, какое-то чужое, незнакомое, застывшее в вечной неподвижности.
В себя его привел негромкий голос:
— Здравствуй, Бойцов!
Пересилив туман, застилавший глаза, Иван повернул голову и увидал Пазухина.
— Что ж это? Что? — едва ворочая языком от противной, гнетущей слабости, спросил он.
— Убили Сергунова, — все так же приглушенно ответил Пазухин.
— Когда? Кто?
— Позавчера ночью. А кто? Вон посмотри, — кивнул Пазухин на угол.
И увидел Иван в углу на лавке Макея Парамонова и… Яшку Захаркина. Бросилось в глаза, что Яшка сильно похудел, как-то подобрался, и глаза словно бы приоткрылись, больше стали. Усы отрастил Яшка — белесые, щетинистые.
— Как же… Как же они? — растерянно пробормотал Иван, не в силах осмыслить, понять, как можно такое сделать.
— Это мы и выясняем, — ответил Пазухин и обратился к Макею: — Так чье же это ружье?
Только сейчас Иван заметил в руках Пазухина охотничью двустволку.
«Из этого ружья Саню…» — мелькнуло в голове.
А Макей спокойно ответил:
— Ну, мое ружье. А дальше что?
— Как оно попало к Захаркину?
— Поохотиться на крупного зверя дал, — явно издеваясь, проговорил Макей.
«Как он может? Ведь из этого ружья Саню…»
Все возмутилось в Иване.
— Знал ли ты, Парамонов, что ружье у тебя Захаркин взял для совершения террористического акта против председателя сельского Совета? — не теряя спокойствия, продолжал допрашивать Пазухин.
— Ничего такого не знал и знать не хочу! — Макей даже в сторону отвернулся. — Яшка стрелял — с него и спрашивайте.
— Но когда он стрелял, ты стоял рядом?
Макей промолчал, а Яшка внезапно вскочил с места и, захлебываясь, заговорил:
— Стоял! Рядом он стоял, гражданин начальник. И ружья я у него не просил — сам навязал. Говорил — никто ничего не узнает. А теперь все на меня. С меня спрашивайте, а он, выходит, в стороне!
— Пес паршивый! — взъярился Макей. — Насильно тебя заставляли? Сам первый сказал — убить.
— Помолчи, Парамонов, — остановил его Пазухин и обратился к Яшке: — Из мест заключения бежал?
— Отпустили, — промямлил Яшка, отводя глаза.
— Документы, — потребовал Пазухин.
— Потерял я их…
— Чего ж в лесу сидел, а в село только ночью наведывался?
— Боялся.
— Чего?
Яшка замялся, явно не зная, что ответить, но взглянул на Ивана и вдруг сказал:
— Комсомольцев этих. Злы они на меня — покалечить могли.
— Не крутись, Захаркин, не придумывай сказок! — сурово оборвал его Пазухин. — Из мест заключения ты бежал. Нам это известно. Здесь ты скрывался и вошел в заговор с кулацкими элементами для совершения террористического акта. Не крутись — отвечать придется всем.
— Расстреляете? — встрепенулся Макей. — Ну и стреляйте! Все равно это не жизнь. Все сгорело. Своими руками спалил. Чтобы вам не досталось. И с Санькой рассчитался. Прощенья просить не буду!
Макей говорил отрывисто. Бешенство переполняло его, рвалось наружу, на губах даже пена появилась.
«Вот он, враг. Враг! Такой никого, ничего не пожалеет», — подумал Иван.
Пазухин спокойно, как-то устало даже сказал:
— Все понятно. Следствие продолжим в городе. — И распорядился, повернувшись к чекисту в кожанке: — Уведите. На ночь глядя не стоит отправлять в город. Поместите в общественном амбаре. Поставьте охрану.
Когда Макея и Яшку увели, Пазухин подошел к Ивану и обнял его за плечи.
— Вот и отвоевался еще один солдат революции, — тихо сказал он.
И не выдержал комсомолец Иван Бойцов: уткнувшись в жесткую солдатскую гимнастерку чекиста, он заплакал, вздрагивая всем телом, горько, по-мальчишески заплакал. Ведь что ни говори, а был он еще мальчишкой. Только три дня назад здесь, в этой избе, он разговаривал с Саней Сергуновым, а сейчас лежит Саня в гробу, вытянувшийся, чужой, и изменить ничего уже нельзя.
— Успокойся, Иван. Нельзя нам раскисать, — сурово произнес Пазухин. — Ты впервые такое видишь, а я ох сколько таких потерь пережил! И каждый раз кусок сердца отрывается. Такое наше большевистское дело: бьют нас, калечат, а мы идем вперед. И все равно доведем до конца дело, за которое такие, как Саня Сергунов, гибнут…