— Вот и сочиняй бумагу в это уоно, — решительно прихлопнул ладонью по столу Кузьма Мешалкин и напал на Говорка: — А ты, кооператор, не дремли — когти сорви, а чтоб как можно больше в лавку товару завезти. То сообрази: через неделю-другую страда начнется. Урожай в этом году, нечего бога гневить, хороший, будет мужик с хлебом, и на налог и на продажу останется, а все пообносились, гвоздя в хозяйстве нет, про мыло бабы забыли — глиной стирают…
Урожай действительно выдался добрый. Вовремя прошли дожди. Озимь набрала силу и стояла желтеющая, низко склоняя полновесные колосья. Не подвели и яровые: раскидисто цвела гречиха, выбросило густые метелки просо, вытянулись овсы.
Веселее, оживленнее стало на селе. Опять после заката от амбаров слышались гармошка и задорные припевки. Но не были хозяевами там комсомольцы. И надо было прийти туда, провести умную беседу, рассказать о важнейших событиях, да вот беда — не хотят девки слушать про мировую революцию. Несознательные — им бы только гармошку, притопнуть позадорнее, припевку позабористее проорать.
А разве такое к лицу членам РКСМ?
И другое, что тяжестью лежало у Ивана на душе, — не выросла ячейка за год. Петяя Лупандина еще в прошлом году приняли, а в этом — никого, как было шестеро, так и осталось шестеро. Недаром Ивану пришлось краснеть на совещании секретарей в укомоле.
О всех делах и своих сомнениях доложил Иван на комсомольском собрании.
— Вот, товарищи, такие наши дела. Сани Сергунова нет — на нас политическая ответственность. Само собой, что оставшиеся кулаки попытаются сейчас за старое взяться. Наша задача — не дать им этого, ни в чем не отступить, все равно как будто Саня с нами сейчас. Второе дело: школе надо помочь, чтобы ни один мальчишка или девчонка не остались без учебы. И третье, самое наиглавнейшее, — массовая работа среди молодежи. Как говорили в укоме: мы должны встать во главе всей сельской молодежи и вести ее за собой. Плохо у нас получается: за год ни одного человека не вовлекли в комсомол. Как секретарь укомола товарищ Власов сказал — варимся в собственном соку.
В прениях говорили немного. Ясно, что позиции кулакам сдавать никак невозможно. Школе помочь дело нехитрое: раскрепить комсомольцев по порядкам, взять всех ребят на учет, а первого сентября собрать в школу. Вот с приемом новых комсомольцев сложнее.
— Чего ж их, на вожжах тащить в комсомол? — как всегда, загорячился Колька Говорков.
— Не на вожжах, а сагитировать, — разъяснил Иван и щегольнул услышанным в городе словом: — Индивидуальную работу надо вести.
— Агитировал! Толку что? — еще больше распалился Колька. — Братана Павлуху агитировал, а он меня по носу щелкнул и говорит: «Больно молод меня учить».
— Я тоже с братаном толковал, — добавил Федя Федотов. — Он не против комсомола. Говорит: «Дела вы нужные делаете, спору нет, а только, говорит, у меня своих делов по хозяйству хватает — я голова в доме».
— Вот и сагитируй! — обрадовался поддержке Колька. — Если свои так, к чужим и не подступайся. Старшие они по хозяйству, а в недоростках какой прок?
— По-моему, тут дело не в хозяйстве, — сказал Федя. — Старшие они возрастом — зазорно им к младшим-то идти. Братан хоть и не сказал этого, а понять дал. Потом еще боятся: девки смеяться будут…
— А я сагитировал одного, — просто сообщил Степан Кальнов. — Гришана Куренкова, что у Макея батрачил. Он хоть сейчас в комсомол.
— Так что же он? — оживился Иван.
— Сомневается, примут ли: неграмотный он. Говорю: пиши заявление, а он даже расписаться не может.
— Я думаю, заявление за него написать можно, а расписываться надо его выучить. Если он, конечно, пообещает за зиму свою неграмотность ликвидировать. Завтра приводи Гришана ко мне.
Один новый комсомолец — уже хорошо. Иван с нетерпением ждал прихода Степана с Гришаном. Они пришли вечером, когда Степан пригнал стадо.
Гришан Куренков — паренек лет шестнадцати. Впрочем, с виду столько ему не дашь: хоть и вытянулся он в рост, да больно худющий, вроде даже хлипкий, хотя у Макея еще прошлый год за взрослого тянул. Глаза у него голубые, наивные, совсем детские и улыбка ребячья. Постоянное кулацкое помыкание, тычки да затрещины сделали его робким и неуверенным в себе.
— Ну как, Гришан, хочешь в комсомол вступить? — сразу спросил Иван, не зная, с чего начать разговор.
— Да вот Степан говорит — надо, — ответил несмело Гришан, поглядывая на Степана, словно ища у него поддержки.
— «Степан говорит»! Ты сам-то как считаешь?
— Я всей душой! Я давно уж… — оживленно воскликнул паренек и залился краской смущения. — Не знал только, примете ли: неграмотный я.