— Так! — выдохнул с клубами дыма рабочий с взлохмаченной бородой. — Стало быть, морока одна?
— Факт, морока! — подтвердил паренек с добрыми глазами.
Убедил! Но не успел Иван порадоваться, как послышался въедливо-скрипучий голос Панютина:
— Имею к докладчику вопрос. Откуда вы, молодой человек, извлекли все истины, что так складно изложили нам?
Его издевательский тон, злая усмешка презрительно скривленных губ разозлили Ивана, и он решительно рубанул:
— Из науки. Из нашей пролетарской науки, гражданин Панютин.
— Не затруднит ли вас ответить, кто же из уважаемых пролетарских ученых преподал вам сии истины?
Что мог ответить Иван? Признаться, что только добросовестно пересказал услышанную лекцию? Не будет этого!
— Энгельс… и Маркс тоже.
— Вы читали их труды?
«Чего он привязался? Какое ему дело, что я читал?» — подумал Иван и сердито бросил:
— Что надо, то и читал.
— Очень хорошо! — подленько усмехнулся Панютин. — А известно ли вам, молодой человек, что великий ученый Чарлз Дарвин был глубоко верующим христианином?
Ну и что? Кто такой Дарвин, Иван не знал. Может, и был такой, но раз он верующий, кому он нужен?
— Дарвин — ваш ученый, буржуазный, а Маркс и Энгельс пролетарские — они в бога не верили.
— Дарвин — великий естествоиспытатель, и некоторые из его положений, если я не ошибаюсь, вы приводили в своем докладе.
— Мы берем из буржуазной науки то, что верно, — вспомнил Иван слова городского лектора.
— Или что вам выгодно?
Теперь Панютин говорил без злобы: он просто издевался, унижал Ивана перед всеми его же невежеством.
— Согласен, Маркс и Энгельс — видные экономисты, но есть большие гиганты философской мысли. Гениальный мудрец Лев Толстой в основу всей жизни ставил величие божественного духа в противовес ограниченности материализма.
— Чего же попы отлучили Толстого от церкви и предали анафеме? — обрадовался Иван возможности сразить противника.
— Его отлучили церковники, — спокойно, даже снисходительно пояснил Панютин. — Вокруг религии напластовалось много нелепого, чуждого истинной вере. Гениальный ум Толстого очистил религию от суеверия, выгодного церковникам, и они прокляли его. Но высшая истина — в его учении, в его глубокой вере в божественное начало…
Панютин говорил уже не Ивану, не с ним спорил, а разъяснял свои «божественные» мысли всем собравшимся. Его вредную агитацию слушали не менее внимательно, чем Иванову лекцию.
Иван с ужасом понял, что, зная больше его, Панютин скорее может убедить слушателей, повести их за собой. До боли в пальцах Иван сжал в кармане полушубка шершавую ручку «бульдога». Хотелось выхватить револьвер и всадить все пять пуль в ненавистную рожу врага.
Но разве это убедит кого-нибудь в его правоте, докажет, что бога придумали люди?
Перед Иваном новый, сильный враг. Это не кулак Макей, не бандит Русайкин — револьвер против него бессилен. Нужно другое, более могучее оружие — знания. А он, Иван, комсомольский вожак, стоит безоружный, бессильный перед наглым, самоуверенным врагом.
А Панютин все говорил:
— Можно согласиться с докладчиком, что суеверия, вера в домовых и леших созданы самими людьми, но помилуйте, какое это имеет отношение к подлинной вере! Миром правит не материалистическая теория, а божественная идея, высший дух, которому подчинены все мысли и поступки людей…
— Дело мудреное насчет духа-то, — пробасил Акимыч. — Вон здесь какой крепкий дух — хоть топор вешай, а бога чего-то не видать.
Многие рассмеялись. А бородатый рабочий встал и, глядя то на Ивана, то на Панютина, требовательно спросил:
— Вы нам прямо скажите: есть бог или нету? По его, — ткнул он пальцем в Ивана, — выходит, вроде как нет, а по его, — указал он на Панютина, — обратно, вроде дух какой-то имеется.
— Нет никакого бога! — торопливо выкрикнул Иван.
— Это доказать надо! — Лицо Панютина перекосила злоба, а глаза остервенело сверлили Ивана. — Надо доказать! А вы можете это сделать? Есть у вас научные доказательства? Нет у вас ничего, потому что вы невежественны и ничего не знаете.
— Знаем! — прервал Панютина звонкий голос Ефима.
Он примостился на окне позади Ивана. Во время лекции Иван раза два оглянулся на него и видел — доволен. Но когда разгорелся спор с Панютиным, Ивану стыдно было обернуться и встретиться с укоряющими глазами Ефима. Стыдно, что не в силах он срезать Панютина знанием, пришибить его метким словом…
Ефим выдвинулся вперед, встал рядом, плечом к плечу с Иваном.