— Ого, Иванушка, до чего ты дослужился — взятку тебе принесли!
— Какую взятку? — не понял Иван. По правде сказать, он имел очень смутное представление о том, что такое взятка.
— Два десятка яиц и горшок сметаны Бакина Прасковья притащила. Больно жирно берешь по теперешнему времени, столоначальник. Борзыми щенками тоже брать будешь?
Только при упоминании о «Ревизоре» дошла до Ивана ирония Марии Федоровны. Может, не скажи она так, Иван ничего страшного не увидел бы в приношении: он написал бумагу, Прасковья в благодарность… А яиц и сметаны он давно не пробовал. Но сейчас он, вспыхнув, спросил:
— И ты взяла?
Материнская рука мягко коснулась его растрепанных волос:
— Успокойся. Обратно ее отправила вместе с дарами.
Они с матерью всегда дружили. С тех пор как Иван помнил себя, мать не приказывала ему, не ломала волю мальчишки, а советовала. Для Ивана эти советы были обязательными. Если получалось не так или плохо, когда он поступал вопреки советам матери, Мария Федоровна не ругала его, не попрекала, а просто говорила: «Понял, что получилось плохо? А почему?» И он обязан был ответить на это «почему», не щадя себя, не прячась за «случайно», за «так уж вышло», должен был найти причину неправильного поступка прежде всего в самом себе.
«Для себя во всем виноват ты сам, — говорила ему мать. — Не сваливай на других, найди, в чем твоя вина, что сделал неправильно ты, и все станет на свои места».
Рассказал Иван и о событиях, связанных с приездом продотряда. Выслушав сына, Мария Федоровна не могла скрыть тревоги:
— Рискуешь ты головой, Иванушка. Бандиты, Макей Парамонов, Бакин… Не простят они тебе. От них всего можно ждать.
— Мама, а что было делать? — удивленно поглядел на мать Иван. — Соврать?
В первый раз в жизни мать отвела глаза от спрашивающих глаз сына.
— Наверное, не следовало бы тебе вмешиваться в эти дела. Не по возрасту и не по силам еще тебе… — произнесла она неуверенно и с преувеличенным вниманием принялась перебирать тетради, разложенные по столу.
Больше они к этому разговору не возвращались, и только перед сном, когда Иван лежал уже в постели, мать положила ему руку на лоб, словно стремясь закрыть, защитить от всех жизненных невзгод.
— Будь осторожен, Иванушка. Лучше бы тебе не связываться с сельсоветом. Хватит мне тревоги и за Михаила…
От старшего брата, Михаила, еще весной прошлого года пришло письмо. Он писал, что уходит добровольцем в Красную Армию. Месяца через три он написал: после обучения их часть посылают на юг добивать Деникина. С тех пор вестей от него не было.
Внешне мать держалась стойко, но постоянная тревога за старшего сжимала материнское сердце. Жив ли?
Что могла она сказать, посоветовать младшему? Она учила его быть прямым, говорить только правду, не кривить душой. А сейчас из-за этого над сыном нависла не шуточная угроза. Что же она, мать, должна сказать ему сегодня: «отступись», «солги», «промолчи»? Но ведь она сама внушала ему: не сказать правды — все равно что солгать. Но теперь из-за этой правдивости и прямоты сын ее может стать жертвой кулаков или бандитов. Ведь в селе нет никого, кто бы встал на его защиту…
Предупреждение матери на какое-то время насторожило Ивана. Но шли дни, и ничего страшного не происходило. Наоборот, даже пожилые мужики при встрече или заходя в Совет здоровались с ним, как со взрослым, за руку.
Как-то перед рождеством в Совет забежал взволнованный Колька Говорков. Он оглядел все углы, заглянул даже за печку, словно там мог кто-то спрятаться, и шепотом сказал:
— Ванька, смотри! Ух, плохо!
— Что плохо?
— Яшка Захаркин вчера на посиделке болтал: «Все равно, говорил, голову ему напрочь оторвем». Это он про тебя. Братан Павлуха на посиделке был. Он еще спросил Яшку: «А чего тебе Иван сделал?» — «Чтобы языком, говорит, не шлепал. За хлеб, говорит, ему прощенья не будет». Ты смотри, — как стемнеет, из избы не вылазь. Знаешь он, Яшка, какой!
Иван знал, какой Яшка Захаркин.
Третий год Яшка уверяет, что ему восемнадцать лет. Только на селе все знают, что поп Евлампий уже два раза подделывал свою книгу и выдавал Яшке новую метрику, делая парня на год-два моложе, чтобы в армию не призвали.
Яшка рослый, кормленый, с круглым пухлым лицом, на котором едва видны щелочки глаз. Около него всегда ватага парней из тех, кто позажиточнее. Они безраздельно хозяйничают на всех посиделках и держат в страхе остальных ребят.
И все же Колькино предупреждение не испугало. Что ему, Ивану, может сделать Яшка? Ведь когда Иван приходит к Захаркиным с нарядом на подводу, Яшка если и заворчит, то после сердитого окрика отца быстренько бежит запрягать. Как миленький Яшка слушается. Чего ж Ивану бояться?