— Так что ты мне предлагаешь? Отменить операцию, бросить всё? Иван! Ты хотя бы загляни на шаг вперёд! Что будет дальше? Как мы продолжим работать? Что будет с конторой после новости о свадьбе, а потом — после такой рокировки? Иван! Оставь в стороне то, что я думаю, подумай о том, как всё это выглядит со стороны!
— Мне всё равно, как это выглядит со стороны! — с силой крикнул он. — Мне всё равно! Я всю жизнь прожил со стороны! Я хочу быть с вами хотя бы сколько осталось. Вы же не уверены даже, что вернётесь из Штатов!
Он отошёл к столу, снова сел. Сердце колотилось, а больше ничего — спокоен, как никогда. Словно вынул занозу, так долго зудевшую внутри.
Или так просто казалось.
— Пока я ещё что-то чувствую. Пока в нас не целятся. Пока мы оба ещё что-то чувствуем, пока мы ещё здесь! Я ненавижу, что вы так нужны мне. Я ненавижу себя за это. Но я ничего! — голос сорвался в крик, — ничего! — и упал в шёпот: — не. Могу. Сделать.
Иван уткнулся лбом в колени. К голове хлынула кровь, его снова настигли лёгкая тошнота и головокружение. Но он не разогнулся.
— Чего ты хочешь? — негромко, в третий раз спросила полковник. — Что я должна сделать?
Иван видел, это не случайная формулировка: не «что ты хочешь, чтобы я сделала?», а «что я должна сделать?». Она словно перекладывала на него ответственность за своё решение. Как щедро!
— Чтобы вы отказались от операции. Чтобы признали брак фиктивным. Чтобы решили, чтобы хотя бы подумали — возможно ли для вас… быть со мной.
Он смутился, проклиная себя за это мальчишество. Она поморщилась.
— Ты сам понимаешь, что этого не будет. Сколько можно — по одним и тем же рельсам…
— Тогда, — снова вставая и начиная ходить по кухне, бросил Иван, — скажите мне хотя бы: я могу рассчитывать на что-то, если вы вернётесь?
Рогозина помолчала. Не отвела взгляда, не рассмеялась. И наконец ответила:
— Когда я вернусь. Когда. Когда вернусь, тогда и поговорим.
========== Рыба об лёд ==========
Тихонов вжал чёрный звонок в желтоватый, с подпалинами пластиковый квадрат. Сумрак пропахшей кошатиной площадки разбил надтреснутый дребезг. Дверь открылась почти сразу — отошла, оставляя в серой кирпичной стене пронзительно-белый прямоугольник света.
— Ну? — процедил Круглов, оглядывая программиста.
— Помогите мне.
— С чего бы? — выразительно поднимая залепленную пластырем бровь, бросил майор, но всё-таки посторонился, пропуская Ивана в прихожую. Кивнул в сторону стойки для обуви, но Тихонов резко дёрнул головой:
— Некогда. Николай Петрович, вы должны поменяться со мной местами.
Если он и опешил, то быстро справился с удивлением.
— Тихонов. Если я что кому и должен, то точно не тебе.
— Тогда — вы должны сделать это ради Галины Николаевны.
Круглов прищурился, опёрся рукой о стену, вторую упёр в бок.
— Вероятно, после того, что я скажу, ты опять кинешься на меня с кулаками. Но кто-то должен сказать тебе это. Иван. Хватит портить ей жизнь.
Тихонов раскрыл рот, с языка сорвался почти что мат или, как минимум, откровение, но майор поднял ладонь, приказывая молчать.
— Не отнекивайся.
«Не изгаляйся» — вспомнил Иван. Кажется, Лариса произнесла это точно с такой же интонацией.
— Ты лезешь в её жизнь — уже не в первый раз! — и думаешь, что так будет лучше. Ты действительно считаешь, что ты мудрее взрослой женщины, полковника? Чёрт возьми, ты всерьёз мнишь себя умнее Рогозиной? Иван?
В голосе Круглова звучала язвительная усмешка. Ледяное, звонкое спокойствие Тихонова давало крупные трещины.
— Если кто и может читать мне нотации, — подражая его ядовитому тону, выговорил Иван, — то точно не вы. Я прошу вас — помогите. Это… только ради неё.
— Неё — или тебя? Что ты задумал? Иван, ты не первый год в ФЭС. Пора зарубить на носу, что бывают дела, когда приходится ставить работу выше личных интере…
— Слушайте! — взорвался Тихонов. — Легко вам говорить! В данном случае интерес на вашей стороне, да? Сколько вы этого ждали? А? Сколько бы ни было — я ждал столько же! Даже то, что у вас с ней было до ФЭС…
— Щенок! — рявкнул Круглов, нависая. — Кто тебе позволил рыться в чужих жизнях?
— Работа у меня такая, — скривился Иван. — Так вот, даже то, что когда-то было, а может быть, и не было между вами, не даёт вам никакого права… никаких привилегий…
— Не вздумай трогать, — тихо, холодно, со страшной выдержкой произнёс майор. — Не вздумай вмешиваться. Завтра мы улетаем в Штаты. Ты будешь следить за ходом операции тут. Ты меня слышишь? Слышишь? Если ты этого не сделаешь…
— Что? — почти взвизгнул Тихонов. — Что вы сделаете? Посадите меня в тюрьму?
Его пробивало на истеричный смех, очень хотелось действительно снова броситься на Круглова, но он всё ещё держался, надеясь, что дело выгорит. К тому же — здесь не было Галины Николаевны, чтобы их разнять…
Мелькнула шальная мысль: если довести майора ещё чуть-чуть (он, кажется, и до его прихода уже был чем-то решительно разозлён), тот точно размажет его по стенке. Если повезёт — Иван придёт в себя уже после того, как они улетят. Тогда будет поздно нервничать… А если очень повезёт — возможно, не придёт в себя совсем.
«Развести Круглова на убийство, — Тихонов едва не рассмеялся от этой мысли. — Тоже вариант… сорвать операцию…»
Он снова успокоился; совсем успокоился, вспомнив, что у него всегда есть этот последний выход — из жизни.
— Николай Петрович, — перекрывая громкий голос майора, крикнул Иван. — Я хочу, чтобы вы остались в Москве. Мы поменяемся документами. Никто из принимающей стороны никогда не видел вас вживую. Суматоха приезда, утряска… Пока всё оформят… А когда поймут… Я разберусь там со всем. Вы же знаете, я умею улаживать такие вещи. А вы в это время останетесь в Москве. Я всё продумал. Неделю придётся не светиться, а потом, когда я всё улажу, Галина Николаевна оформит вам отпуск задним числом. Всё будет шито-крыто, я обещаю.
— А ты? Ты, значит, вместо меня полетишь с ней?
— Да, — кивнул Иван, краем сознания примериваясь к прихожей — как лучше отпрыгнуть, если что. — Да. С вашей стороны — минимум усилий. Я дам адрес одного дома в Безвиле, вы сможете пересидеть там неделю. Там искать точно не будут.
— Погоди, погоди, — несвойственной ему интонацией, как-то сдавленно перебил Круглов. — Ты так лихо расписал роли. Положим, заставил остаться в Москве меня, обвёл вокруг пальца ФСБ и ФБР, полетел в Штаты… Но, Тихонов, чёрт возьми… Я раньше считал тебя уголовником и придурком. Работая с тобой бок о бок столько лет, я не могу не признать, что ты лучший в своём деле. Но…
Майор покачал головой, и Иван понял, отчего его голос звучит так странно: Круглов едва сдерживает смех.
— Но… Как ты планируешь объяснить это Рогозиной?
— Никак, — ответил Тихонов. — Поставлю её перед фактом. Всё.
— Вот. — Круглов вздёрнул палец и кивнул. — Вот самая твоя большая ошибка, грабли, на которые ты наступил уже раз дцать и хочешь наступить снова. Пора бы запомнить… Ванька, она никогда не потерпит такого обращения. Она не из тех женщин, которых можно ставить перед фактом. Она не из тех людей, которых можно ставить перед фактом.
— Я справлюсь, — упрямо процедил Тихонов.
— Идиот… — вздохнул майор. — Иди в какой-нибудь бар. Напейся. Протрезвеешь к вечеру, когда всё будет позади.
«Предлагает щадящий вариант», — почти с усмешкой подумал Тихонов.
— Я уже. Плохо кончилось, — произнёс он, как оказалось, вслух. Ответил на недоумённый взгляд: — Хорошо, что вы уже были в Москве. Так что? Вы отказываетесь? Думаете, у меня ничего не выйдет?
— Я тебя прошу не усложнять жизнь ни мне, ни ей, ни всем, кто завязан в этом деле.
Тихонов махнул рукой и повернулся к дверям. Бросил — устало, как будто внутри выключили лампочку:
— Был бы я покрупнее… Сколько раз я хотел вам вдарить, вот прям по-настоящему… За то, что так мурыжите её… До свиданья, Николай Петрович.