Мама зашла в комнату, поглаживая большой живот, в котором крутился мой братик.
— Мама, а откуда берутся дети в животе? — задала я извечный детский вопрос, подглядывая за ней в щёлочку между шторами.
— Это подарок Богов, — мама мягко улыбалась, заглядывая ко мне в укрытие.
— А я тоже подарок? — рассматривала её светло-карие смеющиеся глаза, смотревшие на меня с теплотой, словно она пыталась запомнить, как я сейчас выгляжу.
— Да, ты — что ни есть, самый настоящий подарок, — мама ласково погладила меня по голове и притянула к себе, чтобы поцеловать в макушку. — Самый чудесный и неожиданный подарок в моей жизни, который я нашла. И никому не отдам...
Я совершенно не знала своего отца. Мама с бабушкой говорили, что он погиб в тот день, когда у них появилась я. Когда я шкодничала, бабушка всегда фыркала:
— Свалилась на нашу голову.
А потом обнимала меня и говорила:
— Мирочка, ты свет и надежда мамы, давай не будем её расстраивать.
Воспоминания затопили меня. Каждая фотография — это событие. Веха на пути наших жизней. Тот крючок, благодаря которому не просто скользишь по дороге жизни между понедельниками, а цепляешься за жизнь.
Долистав альбом, на последней странице я нашла сложенный вчетверо пожелтевший от времени лист хрустящей бумаги. Или он изначально был таким? Развернула, чтобы посмотреть, что же такого интересного в этом листе, что мама так бережно его хранила. Озадаченно стала рассматривать рисунок на бумаге: чётко начертанная от руки шестиугольная звезда, внутри которой было бурое, расплывшееся пятно, словно бумагу когда-то окропили кровью, с написанным латинскими буквами одним словом «Мирайя» и непонятными символами между лучами. В глубине души неприятно царапнуло. Зачем мама хранила эту бумагу, почему не выбросила? Что за ритуал проводился? И кто такая Мирайя? Неприятно было вдвойне, потому что моё имя и имя, написанное на пергаменте, были созвучны — Мира-Мирайя. Скомкала ненужную бумажку, чтобы выбросить, и засунула пока в карман пальто, в котором так и осталась, придя домой с улицы.
Поднялась с пола, где всё это время сидела, то плача, то улыбаясь, сложила содержимое шкатулки назад, до следующего ностальгического вечера. Пора спать. Завтра начнётся новый день, который принесёт много нового и, я верю, интересного. Первый день на новой работе под начальством Дарьи Соболевской, той самой подруги, о которой так нелестно отзывался Алексей.
Глава 3. Целебный пинок
— Мира, дорогая, ты не можешь мне отказать, — уговаривала меня моя подруга Дарья, по совместительству директор фирмы «МЕД-Инко», в которой я работала уже месяц.
— Дарья Игоревна, как моё руководство, вы, конечно, можете дать соответствующее распоряжение, и я подчинюсь. Но! Даша, как подруга, пойми, я не хочу ехать на эту конференцию. Там будет Алексей со своей пассией, — на последних словах я поморщилась, словно от зубной боли.
— Мира Андреевна, тогда тем более вам нужно быть там и показать себя во всей красе! Пусть видит, кого потерял, и что ты не сидишь дома в четырёх стенах и не рыдаешь в подушку по нему.
Даша оживилась и, соскочив со стула, поцокала десятисантиметровыми шпильками в сторону бара. Достала бутылку с белым вином, покрутила её в руках, оглядываясь на меня и примеряясь, достаточно ли его для нас двоих. Не удовлетворившись, поставила назад и вынула бутылку коньяка и два круглых бокала.
— Коньяк лучше всего снижает давление, — выдала она расхожее мнение, щедро плеснув янтарную жидкость на дно бокалов.
— Если в пределах семидесяти грамм, то да, снижает. Снимает спазм сосудов, ну, а если больше, то, наоборот, повышает, как и любой другой алкоголь. А если принимать часто, то и зависимость появляется, — на автомате выдала информацию, которую часто озвучивала своим пациентам.
Пока я рассказывала о действии напитка на организм, Даша организовала закуску — плитку чёрного бельгийского шоколада, изломав его в мелкий кубик.
— Мира Андреевна, спасибо за консультацию. Зависимость — это не про нас. Так, о чём это я? Мира, давай выпьем за нас, железобетонных, стойких и несгибаемых! — бодро произнесла она тост.