— Глупости! Я ее слишком хорошо знаю… И потом, эта бумага! Письмо, несомненно, было отправлено отсюда. Посмотри на почтовый штемпель: Нант… Отправлено вчера. Я получила его вечерней почтой, в четыре часа. Подумать только, какой ужас!
Вытерев щеки носовым платком, она потянулась к стакану.
— Знаешь, я не раздумывала ни минуты.
— В этом ты вся, мне это известно.
Равинель нежно погладил ее по голове.
— А может, Люсьена просто завидует нам, — шепнул он. — Она видит, как мы дружны… Есть ведь люди, которым невыносимо смотреть на счастье других… Но можем ли мы знать, что у нее на уме?.. Ведь три года тому назад она так заботливо выхаживала тебя… Нет, она была так нам предана. Можно даже сказать, что она тебя вытащила с того света, не так ли? Ты ведь была тогда совсем плоха… Но, в конце концов, спасать людей — это ее профессия… А может, у нее просто легкая рука?.. От тифа ведь не обязательно умирают.
— Да, но вспомни, как она была добра ко мне… Она даже велела отвезти меня в Париж на машине, принадлежащей больнице.
— Да, конечно! Но кто может сказать, что она уже тогда не замышляла встать между нами?.. Ведь теперь, когда я об этом думаю… Она даже заигрывала со мной. Я удивлялся, что она так часто встречалась мне. Скажи-ка, Мирей, а что, если она влюблена в меня?
Впервые за весь вечер лицо Мирей осветилось улыбкой.
— Влюблена? — сказала она. — В тебя? Ну ты и выдумал!
Она выпила воду мелкими глотками, поставила пустой стакан и, увидев, что Равинель вдруг побледнел, а глаза его как-то странно заблестели, взяла его за руку и добавила:
— Не сердись, дорогой! Я ведь сказала это специально, чтобы позлить тебя… Теперь мы квиты!
II
— Надеюсь, ты ничего не сказала об этом своему брату?
— Да ты что? Я просто сгорела бы со стыда… И потом, я сразу же помчалась на вокзал.
— Значит, о твоей поездке сюда не знает никто?
— Никто. Я ведь не обязана отчитываться перед кем бы то ни было.
Равинель потянулся к графину.
— Еще воды?
Он не спеша наполнил стакан, потом собрал свои бумаги, разбросанные по столу: «Фирма Бланш и Лэюеде…» На минуту задумался.
— И все-таки я не вижу другого объяснения. Люсьена хочет разлучить нас… Вспомни… Ровно год назад, во время ее стажировки в Париже. Ведь она спокойно могла бы устроиться в больнице или, на худой конец, в гостинице… Так нет же, предпочла жить у нас.
— Но мы ведь сами предложили ей это — в благодарность за все то, что она для меня сделала!
— Ну да, верно. Но почему она так втерлась к нам в доверие? Еще немного, и она стала бы полноправной хозяйкой в доме! Ты сама уже начала чувствовать себя в собственном доме служанкой.
— Скажешь тоже… А тобой она разве не вертела как ей заблагорассудится?
— Но ведь не я готовил ей всякие разносолы!
— Нет, но зато ты печатал ее письма.
— Вообще-то она весьма странная особа, — задумчиво сказал Равинель. — Чего она хотела добиться, посылая тебе это письмо? Она ведь должна была знать, что ты тотчас же примчишься сюда… и найдешь меня в одиночестве. И ее двуличие сразу же станет явным.
Его доводы несколько смутили Мирей, и он испытал даже некоторое удовольствие, к которому, однако, примешивалась горечь. Он не мог смириться с тем, что она ставит Люсьену выше его.
— Зачем? — пробормотала Мирей. — Ну действительно, зачем?.. Она ведь такая добрая.
— Добрая?.. Вот и видно сразу, что ты ее совсем не знаешь.
— Я ее знаю ничуть не хуже, чем ты!
— Бедняжка! Я-то видел ее в деле. Здесь, в ее среде… Ты даже представить себе не можешь! Видела бы ты, как она помыкает медсестрами!
— Да брось ты!
Она хотела встать, но была вынуждена ухватиться за подлокотники кресла. Ноги не держали ее. Она опять упала в кресло, провела ладонью по лбу.
— Что с тобой?
— Ничего… Голова вдруг закружилась.
— Этого только не хватало. А если ты заболеешь?.. Во всяком случае, лечить тебя будет уже не Люсьена.
Она зевнула, вялым жестом откинула назад упавшие на лицо волосы.
— Помоги мне, пожалуйста. Я хочу прилечь. Мне вдруг ужасно захотелось спать.
Он взял ее под руки. Она чуть было не упала вперед, но удержалась, ухватившись за край стола.
— Бедняжка! Совсем довела себя до ручки.
Он повел ее в спальню. Ноги Мирей подгибались, не держали ее. Ему пришлось буквально тащить ее на руках, и по дороге она потеряла одну туфлю. Запыхавшийся от усилия Равинель положил ее на кровать. Мирей была очень бледна и дышала с трудом.