Утром мы отправились вниз. Пришел Мир Даим Али и, упрекая меня, сказал: “Какие трудности мы претерпели, чтобы добиться такого положения? Теперь, когда мы рассеяли сборище врагов и собрали их здесь, куда же ты идешь, оставив их здесь?” Я стоял в нерешительности, когда подъехал Мирза 'Али Тагай и спросил о причине остановки. Мир Даим 'Али повторил то, что сказал мне. Мирза 'Али Тагай обратил ко мне свое лицемерное лицо и сказал: Менять каждый миг свои решения — это занятие детей. Надо делать то, что решено”. Байт:
Доброжелательство и добрый совет Мир Даима 'Али, которые были истинной правдой, я не принял во внимание и послушался слов того негодяя, которые были явно неверными. Рубаи:
Короче говоря, по наущению того глупца мы выступили от колодца Авеля и Бабеля и отравились в пределы Нагама. Мирза 'Али Тагай шел впереди. На второй стоянке поступило известие, что дороги вниз нет, а если и есть, то такая, что неблагоразумно вести по ней войско. Уйдя с одного места и застряв в другом, мы засели в местечке под названием Чарура[1128].
Войско Кашмира очень обрадовалось нашему выступлению, [разбежавшиеся воины] собрались ото всюду, куда бежали, спустились с гор и засели в надежном, месте, огородившись ветками. Стихи.
Это событие произошло четвертого /292а/ ша'бана 939 (1 марта 1533) года. Один из ученых <того времени[1129] нашел хронограмму [для этого события] в словах “Руз-и чахарум аз мах-и ша'бан” — “четвертое [число] месяца ша'бан”.
Когда пришел месяц ша'бан и закончился сезон Тельца, все то, что в сильную стужу месяца Дея[1130] высыпало на перевалах из решета облаков сезона Козерога, растаяло от тепла солнца сезона Тельца.
Мирза 'Али Тагай по своей злобе будоражил сердце предводителей [войска] разговорами, в которых не одобрялось и осуждалось[1131] завоевание Кашмира, пока он совершенно не отвратил сердца воинов от Кашмира, за исключением Мир Даима 'Али, на которого не действовало злословие того негодяя. [Мирза 'Али Тагай] собрал всех предводителей войска моголов, т. е. все низкое сборище сплетников. Главари того сборища, введенные в заблуждение, пришли к Мир Даиму 'Али и единодушно, в один голос, с шумом и криком заявили: “Доведи до сведения того человека”, — под “тем человеком” они имели в виду меня — “что мы — моголы и всегда занимаемся делами Моголистана. Излюбленным местом для могольского народа является степь, где нет никакого благоустройства; мы всегда предпочитали хохот совы на развалинах пению соловья в саду. Мы, подобно злосчастной сове, не селились в благоустроенных местах; нашими друзьями были <горные звери[1132], товарищем — кабан. Привычный для нас дом и понятное для нас жилище — расщелины на вершинах гор; наша одежда — шкуры собак и хищных зверей, наша пища — мясо птиц и диких животных, как сможем мы, потомки воинственного народа, объединиться с безумными неверными в Кашмире, представляющем собой райский сад, даже образец высочайшего рая, как говорят: <язычники не могут войти в рай>. Кроме того, от Кашмира до Кашгара очень далеко, а из-за дальности расстояния невозможно перевозить скарб и пожитки и не привычно для стада, а без этого стада мы станем плакать от нашей жизни; вдали от того стада нам станет невмоготу и смерть нам покажется благом. /292б/ Итак, лучше, чтобы мы распустили это войско и ушли к [Са'ид] хану. Если хан убьет нас, то наш труп понесут наши люди, а если не убьет, то ни в какое другое место мы не направим поводья нашего желания, кроме Моголистана”. Байт: