Несколько человек из тех оставшихся пятидесяти, потеряв силы, остались в Тибете. Я с двадцатью семью человеками отправился в путь; не хватало снаряжения для путешествия, лошади ослабли, дорога было трудная и, несмотря на сезон Девы, стсял такой холод, что когда после захода солнца мы доехали до места /308б/ под названием Каракорум[1174], то протекавшая там большая река была полностью скована льдом и, где бы мы ни пробивали его, не было ни капли воды. Так мы старались до вечернего намаза. Лошадям, которые весь день шли по земле [где была опасность болезни удушья] и прибыли в местность, где не было воды, а трава была как исчезающая ртуть, мы дали немного ячменя, что было у нас, однако из-за отсутствия воды они не стали его есть. Джан Ахмад-атака сказал: “Я как-то видел родник, примерно около полфарсаха отсюда, надо идти туда”. Он показал одно место среди льда, где надо было пробить, и когда пробили во льду дыру, там оказалась вода. У нас был один мул, самый сильный из всех вьючных животных. Из-за отсутствия воды зубы его сомкнулись и, сколько бы мы ни старались, он не смог выпить и глотка воды и погиб. Груз, который был на нем, так и остался. Вот до какой степени была трудна дорога! Мисра:
Когда с такими трудностями мы доехали до места, откуда отделялась незнакомая нам дорога, ведущая в Бадахшан, Искандар султан испросил у меня разрешения: “Я пойду к Рашид султану, быть может, братское сострадание, как птица Хума, накроет меня тенью милости, а раны, которые он до сих пор наносил мечом разрыва родственных связей, возможно, исцелит исполнением родственных обязанностей”. Я сказал: “Твой брат не остался верен братству, предписанному Аллахом и являющемуся основой мусульманства, о чем свидетельствуют его деяния, о которых мы слышим. К этому еще добавились его упущения в мирских делах он поддался козням Мухаммади барласа, злобность души которого соединена с низостями его существа. Посчитав его за человека, он стал его единомышленником, поэтому никогда нельзя надеяться на узы родства с твоим братом и его милосердие”. Рубаи.
Я произнес несколько подобных фраз, но поскольку трудности дороги и несчастья в Тибете дошли до предела, его проницательный взгляд не видел верного пути, и он упорно настаивал на получении разрешения. Я поневоле отпустил его, присоединив к нему четырех человек. /309а/ Так как из двадцати семи человек пятеро отделились, я отправился по тому незнакомому[1175] пути с двадцатью двумя человеками. Из-за того, что не было подков, несколько лошадей вышли из строя. В тот самый день, когда от нас отделился Искандар султан, в полуденный намаз мы убили одного степного яка. Из его шкуры мы изготовили обувь[1176] для ног обессилевших лошадей и взяли мяса столько, сколько смогли унести. Из провизии у нас ничего не оставалось, кроме ячменного толокна, которого хватило бы на один-два дня, и (добыча яка) была милостью Дающего хлеб насущный, <да будет всеобщим его благодеяние>. Мы смогли взять с собой только то, на что хватило сил у вьючных животных, чтобы нести. У нас оказалось еды на пять дней, что составило, во-видимому, четверть яка. Остальное было брошено и, возможно, в течение недети те места оглашались призывными криками воронов, пировавших и дравшихся друг с другом. Так мы шли наугад. На следующий день мы снова убили яка крупнее этого. На третий день опять выпало счастье. Мисра:
Из рассказа упомянутого Джахан шаха я предполагал, что, возможно, за шесть дней мы дойдем до какого-нибудь населенного места. Однако на третий день, как мы отделились от Искандар султана, в полдень мы дошли до людей в несколько семейств. Они поспешили к нам навстречу и выразили радость. Мы спросили их о дороге. Они сказали, что эта долина называется Раскам[1177] и отсюда до Памира пять дней пути. Когда мы встретились с теми людьми, то полностью отдохнули от трудностей нескольких лет. Они забрали ослабевших лошадей, а вместо них дали хороших коней, полных сил. Все, что они имели из пищи и напитков, они приносили нам, положив на блюдо подношения. Каждый из тех людей, кто видел меня, начинал плакать и говорил на своем наречии: “Благодарение Аллаху, что хоть ты один остался в живых из наших царевичей династии, существующей четыре столетия, все мы — жертвы твои”. Со всеми чадами и домочадцами они кружились вокруг меня, и сколько бы я ни запрещал им это, не помогало. /309б/ Куда бы мы ни приходили, все те люди всей семьей сопровождали нас. За семь дней, оказывая нам безмерный почет и уважение, они довели нас до Памира и настаивали на том, чтобы таким же образом вместе дойти до Бадахшана. С большим усилием мы отговорили их от этого и отправились в Бадахшан.