С другой стороны, [Хумайун] падишах сдружился со мной и на могольский манер присвоил мне имя “друг” и ни с каким другим именем ко мне не обращался. В фирманах он писал так: “потомок великих султанов”, “отпрыск уважаемых правителей”, “средоточие похвальных качеств”, “товарищ, лучше чем брат”, “избранный друг” Мухаммад Хайдар Гураган, <да продлится его любовь>. Ни к кому из своих братьев и султанов времени, которые находились в услужении у [Хумайун] падишаха, он не обращался с такими эпитетами. Несмотря на то, что я еще находился на службе у Камрана мирзы, [Хумайун падишах] все свои дела вершил по моему совету. Он повторял мне: “Если Камран мирза говорит, чтобы ты сопровождал его [в Лахор], то это из-за усиления его болезни, а подумать как следует ему мешает нездоровье. Нет никакой необходимости, чтобы ты сопровождал его [в Лахор] и, конечно, никакое дело с отправкой в Лахор с тобой не связано. Если он ссылается на свою болезнь — ты не врач и не лекарство, а если он говорит о родстве, то твое родство с ним идет через родство с [Бабур] Падишахом и в этом отношении между мною и Камраном мирзой полное равенство. Ты сам подумай с точки зрения справедливости о правильности того, что я говорю. Дела всей Индии и судьба потомков Бабур Падишаха связаны со сражением между мною и Шир ханом. Предстоит такое дело, а ты из-за болезни Камрана мирзы отправишься в Лахор! Из этого последуют два вывода: первый, что ты испугался опасности и, сохраняя свою голову, под предлогом болезни Камрана мирзы оставил всех и ушел в безопасное место — все погибли, а ты спасся. И второй — ты двоюродный брат Бабур Падишаха, ты одинаково доводишься родственником [всем его детям, поэтому] следует, чтобы ты позаботился обо всех потомках [Бабур] Падишаха[1195]. /313а/ В этом нашествии тревог ты ни о ком не думаешь и, что бы ни случилось с этими людьми, ты спокойно едешь в Лахор, а из Лахора уйдешь в любое безопасное место. Если это согласуется с дружбой и братством, тогда так и поступай. Правда, люди могут порицать тебя за то, что ты не довел Камрана мирзу до Лахора, несмотря на его болезнь, а, исходя из общих интересов, остался в войске для битвы при Ганге, но [это осуждение] меньше того, если скажут, что в такой битве, когда решаются все дела этой династии и служение которой для тебя обязательно, ты оставил все на одного меня и под предлогом болезни Камрана мирзы укрылся в безопасном месте. На самом деле, если здешние дела погибнут, Лахор первым падет под ударами того же меча”.
Поразмыслив, я отдал предпочтение этим словам. Сколько бы Мирза Камран ни старался, я остался без его разрешения [с Хумайун падишахом]. Камран мирза в качестве помощи оставил примерно тысячу человек во главе с Искандар султаном и, забрав с собой из жителей Агры столько людей, сколько смог, отправился в Лахор. Это само по себе способствовало усилению врага и поражению друзей.
Как бы то ни было, [Хумайун] падишах достиг берега реки Ганг, и около месяца падишах с одной стороны реки, а Шир хан — с другой противостояли друг другу. Общая численность войска с каждой стороны превышала два лака[1196].
В итоге Мухаммад Султан мирза...[1197], внук от дочери Султана Хусайна мирзы, о котором упоминалось [при описании] Хорасана, договорился с Шир ханом и бежал к нему. В Индию он приехал на службу к Бабур Падишаху, [Бабур] Падишах отнесся к нему с большим уважением и встретил его разными царскими милостями. После смерти Бабур Падишаха он неоднократно проявлял непокорность Хумайун падишаху и, ничего не добившись, вновь возвращался к нему и [Хумайун] падишах прощал ему его вину. Таким образом, [с его бегством] открылся путь [для других], /313б/ и каждый стремился убежать из войска. Удивительнее всего то, что эти бежавшие безрассудные люди не шли к Шир хану и не надеялись на его милость, [они говорили]: “В войске жарко, мы пойдем и отдохнем в своих местах”.
Большая часть вспомогательных сил, оставленных Камраном мирзой, бежала в Лахор. Среди снаряжения, имевшегося у [Хумайун] падишаха, было семьсот повозок, каждую из которых тянули четыре пары быков, и на каждую повозку клали румийское орудие, которое выбрасывало ядра весом в пятьсот мискалей. В те дни я много раз наблюдал, как с вершины возвышенности они безошибочно попадали в едва только показавшегося всадника. И имелось еще восемь больших пушек, каждую из которых тащило восемь[1198] пар быков. Каменные ядра для них не подходили — рассыпались, и в них применялись ядра из семи сплавов, каждое из которых весило пять тысяч мискалей, и стоимость каждого была один бадра — двести мискалей серебром. Ими стреляли на расстояние одного фарсаха.
1197
Здесь текст не ясен — упоминаются еще два имени: “Тимуридские мирзы Улуг мирза и Шах мирза”