Это, похоже, погрузочный бокс, где неведомую продукцию давно канувшего в Лету предприятия закидывали в грузовики и везли заказчикам. Соответственно, и кросс-локус «сквозной» — вход тут, выход там. И наоборот. Я осмотрел стены и двери, но никаких пометок не нашёл. Кто бы ни пользовался этим проходом, он не использовал маркировку контрабандистов. И вообще, судя по всему, последний раз тут ходили очень давно. Чудо, что кросс-локус ещё не схлопнулся. Проход ощущается так размыто, что я даже засомневался, открою ли? Но открыл. Сначала закрыл ворота на улицу, потом напрягся, сосредоточился — и внутренние открылись уже в другой мир, куда мы торжественно вкатились на мотоцикле мадам Бадман.
— Фигасе, — выдохнула Крисса, — так вон оно как бывает! Слышь, дылда, а так каждого научить можно? Чтобы раз — и в другое место открыл?
— Нет, — рассеянно сказал я, оглядываясь, — не каждого вроде бы. Но я не специалист, просто пользуюсь.
— У ваших, насколько я знаю, не бывает или почти не бывает фрактальщиков, — добавила Аннушка. — Ваш народ другими талантами славен.
— Жаль, — огорчилась девочка. — Я бы хотела. Это ж сколько всего увидеть можно!
Посмотреть тут есть на что — перед нами раскинулся шикарный горный пейзаж, красивый настолько, что дух захватывает. Закатный свет заливает вершины, отражаясь в воде, которой заполнены долины. Горы и море — что может быть лучше? Всегда любил и то, и другое. Мы заглушили мотоцикл, вокруг воцарилась тишина. Только ветер свистит в ветвях кривых мелких деревьев, цвиркают птички, да где-то вдали блеют козы. Выехали из каменного, сложенного из больших валунов на глину, сарая, с трудом открыв его толстые деревянные ворота на ржавых петлях, и теперь стоим на площади небольшого горного селения. Каменные дома в зелени ползучих растений, ветхие жердяные загородки вместо заборов, заросшие травой крошечные огородики, подслеповатые окна… Тут живут или нет? Не пойму…
— Кхе-кхе, — прочистил кто-то горло у нас за спиной, и я подпрыгнул, схватившись за висящую на спине винтовку.
Возле домика сидит на лавочке древний-древний дед, одетый в серое и настолько неподвижный, что буквально слился с пейзажем. У него деревянная от колена нога, а вместо предплечья левой руки кустарный протез, вроде ржавой вилки на деревянном основании. Старик выглядит лет на тысячу, и кажется, что если попробует встать, то осыплется возле лавочки пылью. Но он и не пробует, сидит и смотрит.
— Э… Привет? — сказал я осторожно. — Не подскажете, где мы?
— Хур дереда закава мирд, — прошамкал дедуля беззубым ртом.
— Ни фига не поняла, — возмутилась Крисса, — это по-каковски?
— Закава? — повторила удивлённо Аннушка.
— Су копоре.
— Ты его поняла?
— Не, солдат, я не знаю языка закава. Никто почти не знает, нафиг он кому сдался. Но местность характерная. Странно, что я сразу не догадалась.
— Бывала тут?
— Никогда, но много слышала. Знаменитое было место раньше. Но что с ним потом сталось, не в курсе. В Мультиверсуме полно всего, не уследишь.
— Судя по всему, — огляделся я, — ничего хорошего тут не случилось.
— Кхе-кхе, — напомнил о себе дед. — Хороший ружьё твой.
— Ой, он говорящий! — восхитилась Крисса. — То есть нормальным языком!
— Почти забыть, — прошамкал этот аксакал. — Много год пройти. Я раньше хорошо говори ваш, торговай тут. Женщина торговай, коза торговай, мужчина нанимать помоги. Теперь старый совсем, один сиди, умирай жди.
— А где остальные? — спросила Аннушка.
— В горы уйти. Тут опасно, мымбарук ходи, коза лови-ешь. Коза мало совсем оставайся, без коза дети умирай.
— А ты чего сидишь тогда?
— Мымбарук жди.
— Зачем?
— Убивай его. Или он меня, — дед со скрипом наклонился, пошарил в траве, достал из-под лавки винтажный мушкет калибром с полкулака. — Мымбарук хитрый, хуррезавад, видит ружьё — не идти. Я тоже хитрый — ружьё прячь сиди.
— И давно сидишь? — спросил я.
— Давно. Но я старый, нога нет, рука нет, дела нет. Сиди, думай, смотри. Внучка есть приноси иногда. Мымбарук приходи, я тогда раз стреляй. Может, попади, может, нет. Хуррезавад!
— Экая драма, — почесал я в затылке, — а давно тут не ходят? Ну, через ворота…
— Другой мир кросс-локус ходи? Давно, не помню сколько. Раньше ходи, женщина бери, ружьё-патрон плати, еда плати, теперь нет. Ружьё-патрон нет, только такой ружьё, — дед показал свой мушкет, который, кажется, дульнозарядный. — Порох почти нет, раз-два стреляй.