— Я вроде бы в порядке, — сказал я, прислушавшись к ощущениям в организме. — Только огрызок ноги болит и холод собачий, как в морозилке. Удивляюсь, как ты не мёрзнешь в курточке своей.
— В этом-то и проблема… Ладно, встать можешь?
— Костыли, ты, похоже, не прихватила.
— Ну, блин, извини. Пара миллисекунд — это маловато времени на сборы.
— Ладно, неважно.
Я оперся на тележку, которая перенеслась вместе с бидоном, и, держась за её ручку, встал, стараясь не наступать на протез. Больно, но терпеть можно. Вокруг как будто туманный шар, в центре которого я, а за стенками тьма. Никаких источников света, но себя, бидон, тележку и Аннушку я вижу совершенно отчётливо, а больше тут ничего и нет. Мне кажется, или стало ещё холоднее? Аж сводит всё.
— Ты как?
— Мёрзну, как моржовый хрен. В остальном не хуже, чем раньше.
— Идти можешь?
— Скорее, ковылять. Но, если опираясь на тележку…
— Поковыляли быстрее. Обопрись на меня.
Аннушка толкнула ручку тележки, я повис, частично опершись на неё, частично на ту же ручку. Три ноги и четыре колёсика. Скорость передвижения соответствующая.
— Чёрт, — сказала Аннушка минутой позже. — Что за, сука, засада?
— В чём дело?
От мороза у меня уже мутится в глазах. Уже не столько холодно, сколько больно. Ощущение, как будто меня медленно погружают в жидкий азот.
— Мы не движемся. Что-то не так. Очень, сука, сильно не так.
— Но-но, — попытался возразить я, — целых десять шагов, я считал!
— Мы шевелим ногами, но не движемся! Как будто и правда застряли… Я не могу вытащить тебя! Ты весишь тонну! В метафизическом смысле.
— К чёрту… Я всё равно так замёрз, что сейчас раскрошусь в лёд для виски… Только спину что-то греет…
— Вот я дура! Терпи! Сейчас! Секунду!
Аннушка сдёрнула с меня винтовку, шипя и срывая ногти; голыми руками выкрутила пробку, достала источник питания. Он как будто стал светлее, уже не переливаясь угольной чернотой, а наполняясь оттенками серого.
— Вот откуда энергия! — девушка сжала цилиндр в руке, туманные стены отпрыгнули назад, мне сразу стало теплее. — Во я тупая… Что б мне сразу не вспомнить про акк? Давай, шевели копытами, пока он не сдох! Быстрее, ещё быстрее! Последнее усилие, клянусь! Да напрягись ты!
Я напрягался изо всех сил, и, можно сказать, почти бежал. Насколько это возможно, прыгая на одной ноге с тележкой и бидоном.
— Ещё чуть-чуть! — вопит в ухо Аннушка. — Вот. Всё…
Чёрный туман моргнул и выплюнул нас.
Прямо в воду.
— И вот спрашивается, на кой чёрт мы пёрли этот бензин? — мрачно спрашивает Аннушка, глядя сквозь окно на затянутое чёрными облаками небо. Оттуда льётся непрерывным потоком дождь.
— Чтобы заправить твою машину.
— Чувствую себя полной дурой. Ну почему мы сразу так не сделали?
— Как?
— Не вышли через Изнанку?
— Не знаю. Почему?
— Потому что я дура, — самокритично сказала девушка.
— Зато ты красивая, — утешил её я.
— Ага, особенно после того, как мы вылезли из болота. С бидоном, глядь, бензина вылезли! Как ты сказал? Кикимора? Это, кстати, кто?
— Фольклор. Обитательница болота. Кажется, заводит путников в трясину и жрёт. Но я точно не помню.
— По-твоему, это красиво?
— Мокрая маечка — это всегда красиво.
— Иди в жопу. Да ты будешь, сука, гореть, или нет⁈
Огонь, который она безуспешно пыталась развести в камине, снова погас, что неудивительно, поскольку дрова сырые. И растопка сырая. И всё сырое. Мы расположились в домике, похожем на небольшую гостиницу, возле залитого водой по самые отбойники шоссе, так что дождь больше не льёт нам на головы, однако сырость вокруг такая, что предмета с содержанием воды менее пятидесяти процентов тут не найти. Мебель, которую мы разломали на топливо, представляла собой раздутую от влаги древесину с облезшим лаком и сгнившей тканью. Доски пола пошли винтом, выпуская в щели чёрную плесень вперемежку с белёсой травой. Единственный растопочный материал — две книги, которые мы притащили с собой из мира песчаных бурь. Они лежали в моём рюкзачке и не успели промокнуть, пока мы тонули в десяти метрах от трассы. Эти десять метров дорого нам дались, но мы вытащили всё, включая бензин.
— Бензин, — напомнил я Аннушке.
— Что с ним?
— Он отлично горит.
— Чёрт, я настолько привыкла лить его в бак, что даже не подумала… Сейчас.
Она притащила с кухни железную кружку, открыла бидон, зачерпнула, понюхала…