Во-вторых, пока Донка с ними, мы всегда сможем их найти. Ну, как «мы», — Аннушка сможет. Она умеет. А я пока побуду при ней, что меня, честно говоря, чертовски радует.
— Так, солдат, — сказала она, усаживаясь на пассажирское место в «лендкрузере». — Задача прежняя: надо вытащить моего «Чёрта». Мне без него жизнь не мила. Но перед этим надо заскочить кое-куда, кое-что проверить. Это не займёт много времени, я надеюсь. Потерпишь моё общество ещё пару дней?
— Сколько угодно. А куда мы едем?
— Ко мне домой. В то самое место, которое ты так точно себе вообразил. И нет, это ничего не значит. Просто там есть одна книга…
— Разумеется, — закивал я, — книга. Это очень интересно. Обожаю книги. А ванна там есть? С пеной?
— А ты как думаешь? Это же мой дом. Правда, я не собиралась принимать там гостей, поэтому ванна может оказаться тесновата…
— Уверен, мы что-нибудь придумаем!
Глава 24
Когда мне было семнадцать…
Дом у Аннушки не очень большой — двухэтажный особняк из камня и дерева, стоящий на берегу не особо приветливого моря. Но даже для двоих места более чем достаточно. Гостиная с камином, спальня, на втором этаже огромная библиотека, забитая книгами. Электричество есть, я не стал спрашивать, откуда оно берётся, но в доме тепло. Застеклённая галерея второго этажа открывает вид на пустынный морской берег, усеянный валунами. Пейзаж в серо-голубых тонах кому-то показался бы мрачноватым, но не мне.
— Нравится, солдат? — спросила Аннушка.
— Очень, — признался я. — Даже лучше, чем я себе представлял.
— Тогда пошли. Ты ещё не видел ванную. И бар.
Потом мы сидели на застеклённой террасе, ловили тепло редкого тут солнца, пили виски, коллекция которого занимает большую часть подвала. Я любовался девушкой, которая не спешила одеваться, и думал, что это, похоже, лучший день в моей непутёвой жизни.
— Слушай, — спросил я, — а как всё началось?
— Началось что?
— Ты. Как началась Аннушка? Как вышло, что ты тут, а не там, где родилась и, наверное, выросла?
— Зачем тебе это, солдат?
— Хочу знать.
— Ты, правда, что ли, в меня втрескался? — спросила она безнадёжным тоном.
— Наглухо. Я бы упал перед тобой на колени и попросил руки, но ты всё равно не согласишься, да и кольца у меня нет. Так что это тебя ни к чему не обязывает. Подумаешь, ещё один влюблённый мужик. Их у тебя, наверное, сотня была. Или две.
— Не буду врать, что это не так, — кивнула Аннушка. — И замуж звали, и в любви признавались. Я всех посылала и тебя послала бы тоже, так что ты правильно не стал делать предложений. Правда, ты первый, кого я пустила к себе домой.
— Но это, разумеется, ничего не значит?
— Разумеется. Стечение обстоятельств. Но я выпила много отличного виски, а после хорошего секса у меня бывает сентиментальное настроение. Так что, если хочешь, могу рассказать.
— Очень хочу.
— Это ничего не значит, помнишь? Я не буду твоей женщиной, солдат.
— Как скажешь, Аннушка.
— Тогда слушай.
* * *
…Как всё началось? Ну, мне было семнадцать. Это многое объясняет, верно? Универсальный ответ на любой вопрос: «Мне было семнадцать». Всем нам однажды было семнадцать.
Мама умерла, я осталась с отцом. У меня было к нему множество претензий, но все они, если честно, сводились к одной: «Почему ты не мама?». Отец и сам не знал, как жить без неё. Мамы ужасно не хватало мне, но ещё больше — ему. И я никак не упрощала ему жизнь, в глубине души считая виноватым. Человек, который мог починить всё, не смог починить мне маму, я наказывала его за это каждый день, и он не выдержал.
Однажды, вернувшись с работы, он сел и сказал: «Аннушка, нам надо поговорить».
— Не называй меня «Аннушкой»! — взвилась я. — Меня зовут Анита, мог бы запомнить!
Аннушкой меня называл только он, и запрещать это было одним из моих «наказаний».
— Я продал мастерскую, — сказал он тогда, — больше не могу. Разучился улыбаться клиентам. Собирайся, мы уезжаем.
— Куда? Зачем? Какого чёрта? Как же школа? — на эти вопросы он не ответил.