— И что же нужно той самой Аннушке от простого караванщика?
— Кто и из чего делает гранж? Откуда берутся в таком количестве рабы-глойти? Куда ты на самом деле вёз беженцев? Кто тебя на них навёл?
— Всего-то? — усмехнулся Мирон. — Из чего делают гранж я понятия не имею, но делают его люди, которым плевать на наглых девок-курьеров, какими бы знаменитыми они ни были. Люди, которые рулят половиной бизнеса Дороги, а скоро будут рулить второй половиной. Люди, которых даже Коммуна трогать боится. Откуда берутся новые глойти? От них же. Берём сотню рабов, накачиваем гранжем, девяносто сдохнет в судорогах, десять выживут и станут глойти. Потому беженцев там выкупают в любом количестве — недорого, так мне-то они и вовсе даром достаются. Ещё и приплачивают за доставку, чистый профит. Глойти из них, конечно, слабенькие, чуть не одноразовые, зато безотказные. И платить им не нужно, только кормить и гранж давать. Видишь? Никаких секретов. Всё тебе рассказал. А знаешь почему?
— Потому что дурак, — ответила Аннушка. — Ты думаешь что-то вроде: «Мы в пустом срезе, закон-тайга, сейчас я их грохну, ребята не сдадут, все повязаны, никто не узнает. Донку запугаю, заставлю довести караван, там её тоже в расход, а глойти куплю новую».
Мирон дёрнулся, глаза отвёл, но, сдаётся мне, мнение о ситуации у него не изменилось. Я бы на его месте так же думал. У него два десятка мужиков с оружием, а у неё один калека с костылями. Так себе расклад.
— Ты забыл сказать, кто тебя навёл на беженцев, — настойчиво повторила Аннушка.
— Корректор один. Я с ним часто работаю, да и не только я. Их же всё время посылают коллапсы разгребать за «спасибо». Типа миссия и долг, всё такое. Но они же не все долбанутые, есть и те, кто знает, с какой стороны на бутерброде масло. Вот и этот из таких. Ушлый парень, не спешит коллапс останавливать, сначала мне сообщает и организует выход беженцев с ценностями. Чаще всего у них один хлам, но бывает и что-то интересное. Впрочем, беженцы сами товар, но это я уже говорил. А потом он срез спасает… Ну, если успеет, конечно. Надо же выдержать время, чтобы аборигены прониклись, поняли, что всем кабзда, и были готовы бежать, прихватив имущество. В общем, ситуация вин-вин — и он задание выполнил, и мы заработали. Потом ему откатываем процентик, он опять в шоколаде.
— И что за корректор? — спросила недобрым тоном Аннушка.
— Он не дурак представляться. И так приметный, рыжий такой. Я у него документы не спрашивал. Вот, сдадим товар, оставим ему долю.
— Рыжий, значит. Вот ведь сука! Знала бы я…
— Что, знакомец? — ухмыльнулся Мирон. — Тесен Мультиверсум…
— Ага, был знакомец. Да весь вышел. Видишь ли, он, как и ты, думал, что правила для других, и что всегда выкрутится. Но доигрался. Не пригодится ему его доля, впрочем, и выделять её будет не с чего. Итак, последний шанс — возвращайся на Терминал, рассказывай всё, что знаешь, под запись брокеру, верни беженцам имущество, выплати компенсацию. Тогда, может быть, уйдёшь живым. Караваны тебе больше не водить, но, я думаю, ты уже накопил себе на приличную пенсию.
— Или что?
— Или попробуй меня грохнуть и посмотри, что получится.
— У меня есть встречное предложение, — скривился Мирон. — Вы просто сваливаете. Будем считать, что вы меня не догнали. Можете забрать этих нищебродов, я даже машины с ними отдам, всё равно эта пиздючка малолетняя их не тянет. Хлам верну, говна не жалко, кроме пары позиций, у меня по ним заказ. У вас есть глойти, везите их куда хотите. А я отправлюсь своей дорогой. На Терминал больше не сунусь, сменю маршруты, ты меня не увидишь. Убыток, конечно, но зато разойдёмся краями. Про тебя всякое рассказывают, не хочу обострять. Как тебе такой вариант?
— Мирон, — позвал его, поднимающийся на ноги врач, — послушай…
— Потом, — оборвал его караванщик.
— Мирон, она умерла.
Все посмотрели на девчонку — она лежит, оскалившись в смертной муке, глаза закрыты, не дышит.
— Твою мать, — сказал с досадой караван-баши, — значит, не разойдёмся. Мне нужна глойти.
Он потянулся к висящему на плече дробовику.
Я, честно говоря, ожидал, что дело этим кончится. Такие, как Мирон, не склонны сдаваться, если видят шанс отбиться. Отстреливаются, финтят, уходят посадками. Есть шанс — будут драться. На мой взгляд, шансы у него хорошие, так что было бы странно ждать чего-то другого. Уверен, что даже если бы девчонка не умерла, он бы всё равно попытался бы нас грохнуть. Сделал бы вид, что договорились, и ударил в спину. Насмотрелся на таких. В общем, когда моя чуйка заверещала: «Началось!» — я был готов.
Рука Мирона только дёрнулась к ремню дробовика, а я уже ткнул стоящего ко мне спиной караванщика верхней частью костыля под колени. Резко и неожиданно, так что он завалился на спину прямо мне под ногу, а я добавил кулаком по лбу, шарахнув его затылком об асфальт. Пара секунд, у меня в руке короткий помповик, а остальные водители даже ещё не поняли, что разговоры кончились. Когда Мирон перехватил ружье из-за спины и навёл его на Аннушку, я успел первым. Пять лет в штурмовых, не кот насрал. Сноп картечи прилетел ему аккурат в живот, грудь и руки, так что ответный выстрел не состоялся. Дробовик на небольшой дистанции вполне действенная штука, хотя я скучаю по пулемёту.