Я ожидал, что Аннушка схватится за пистолет, но она за ним даже не потянулась. Вместо этого крутнула перед собой руками, отчего все звуки заглохли, солнце погасло, накатил лютый холод и туман — и тут же всё вернулось как было. Кроме караванщиков и Мирона. Машины, дорога, я, Донка, Аннушка, мёртвая девчонка — а их нет.
— Ох, — выдохнула, оседая на трясущихся ногах, Донка, — я чуть не описалась. Разве так можно? Думала, нам конец.
— Если б меня было легко убить, — фыркнула Аннушка, — кто-нибудь давно бы это сделал. Ты поспешил, солдат, всё было под контролем.
— Разумеется, — кивнул я. — А как же. Непременно.
— Сходи, успокой беженцев. Выстрел их мог напугать.
Я закинул оружие за спину, поднял костыли и заковылял к машинам. Из вахтовки и автобусов происходящее в голове колонны не видно, так что среди пассажиров царит тихая паника.
— И снова здравствуйте, — сказал я, постучав костылём в окно. — Вылезайте, есть новости.
* * *
Больше всего беженцев взволновало не то, что их обманули, что везли в рабство или на смерть, а то, что им вернули святыни. Их главный чуть не рыдал, обнимаясь с замшелым древним сундуком, который мы нашли в багажнике «лендкрузера». Я не стал просить его открыть, хотя, признаюсь, было любопытно. Золоту они обрадовались куда меньше, впрочем, его и немного было. Остальное барахло растащили женщины, суетливо разбирая, где чьё.
— Что дальше? — спросил я у Аннушки.
— Давайте похороним девочку, — сказала Донка. — Она не виновата, что её посадили на гранж. Даже если бы Мирон не заставил перенапрячься, всё равно бы долго не протянула. Эти, гранжевые, сгорают, как свечки.
На костылях из меня могильщик никакой, но немногочисленные мужчины беженцев справились сами. Среди них нашлось трое, умеющих управлять машинами, так что женщин и детей загнали обратно в вахтовку и два автобуса. Я сел за руль «лендкрузера», благо он на «автомате» — две педали, справлюсь. Рядом со мной устроилась Донка.
— Остальные бросим тут, — деловито распоряжается Аннушка. — Я поеду на Алинкиной, её я никому не доверю. Не дай бог поцарапаете! Донка доведёт до Терминала, там встретимся. Пить ей не давай, в остальном слушайся, она глойти опытная. Будешь потом хвастаться, что водил караваны по Дороге!
— Кому хвастаться-то?
— Не знаю. Бабе какой-нибудь. Будет же у тебя когда-нибудь баба? Кто-нибудь да позарится, мир не без добрых женщин. А если нет — вон, у тебя три автобуса ничейных, многие уже с детьми, вообще ничего делать не надо.
— Детей себе я предпочёл бы делать сам, — мрачно ответил я. — Тут весь смысл в процессе.
— Ну, как знаешь. Постарайтесь не заблудиться, не потеряться и не вляпаться в какое-нибудь говно. Или хотя бы не очень глубоко в него лезьте. Всё, я погнала, с вами тащиться скучно.
Взревел мотор, ретро-кар шлифанул колёсами по песку, рванул к горизонту и почти сразу исчез. На Дорогу, надо полагать, ушёл.
— Что мне надо делать? — спросил я старуху. — Никогда не водил караваны.
— Почти ничего, — вздохнула та, — рули, куда скажу. Остальное на мне. Ох, бедненькая я, старенькая, усталенькая, тре-е-езвенькая…
— Заводимся, — сказал я в рацию. — Ехать за мной, соблюдать дистанцию, не отставать. Все услышали, приём?
Подождал, пока откликнутся вахтовка и автобусы, включил на коробке «драйв», вывернул руль, выезжая с обочины и покатился вперёд.
— Чуть быстрее давай, — сказала Донка. — Надо хотя бы километров шестьдесят в час набрать, так переходы легче. Но сильно тоже не разгоняйся, мало ли какие сюрпризы. Так и держи шестьдесят-семьдесят, самая нормальная скорость.
— И когда переход? Мне бы подготовиться…
— Ты что, совсем дикий?
— Абсолютно.
— Ладно, учись, пока старая Донка жива. Смотри, срезов в Мультиверсуме как бы дофига, значит, теоретически, из одной точки в другую можно попасть бесконечным числом путей. Самый короткий — просто тупо переть по Дороге. Но это надо до хрена энергии или здоровья, иначе будешь еле колупаться и сдохнешь раньше, чем доберёшься. Поэтому все идут «зигзагами», чередуя срезы с Дорогой. Понятно?