— Да, наверное. Я, знаешь ли, не слишком много пока видела в вашем Мультиверсуме. Одна бесконечная дорога в разных мёртвых пустошах. Но охотно верю, что люди везде схожи. У нас, если хочешь жить в городе, то продаёшь себя промам в аренду. Тебя набивают имплами, выключают башку, и ты пашешь лет пять, не приходя в сознание. Потом очнулся, пропил-проторчал заработанное и снова в аренду. Так и жизнь прошла, а вспомнить нечего. Ну, или иди в крайм, то есть в банды. То же самое, но потом тебя ловят и суют в бессрочную аренду, пока не выкинут стариком без копейки, доживать. В кланах хоть какая-то иллюзия свободы была, хотя, по сути, мы при том же городе были мусорщики.
— А что такое «имплы»?
— Импланты. У нас это мощно было развито. Руки, ноги, глаза, да хоть манда. У тех, кто в шлюхи арендовался, запросто всё могло быть казённое. У меня имплов нет, но у многих из клана имеются. Тоже проблема, скажу я тебе, они же не вечные, их обслуживать надо. А где теперь искать наш мир? Да и есть ли он вообще? Когда мы сваливали, его как раз накрывало коллапсом… Но, с другой стороны, детишек синеглазых мы вывезли, так что, может, всё и наладилось, не знаю. Один чёрт дорогу не запомнили, не до того было.
— Про обслуживание имплантов напомни потом, есть идея.
У меня сразу зародилось подозрение, что мой новенький прекрасный протез, с которым я уже так сроднился, вполне может оказаться порождением той же технологической линии, что и импланты из мира Костлявой. Двумя частями одного конвейера, например.
Раньше такое, как я понимаю, было запросто. Аннушка ещё на Терминале мне сказала, что Керт, когда она показала ему рейдерский перехватчик караванов, с удивлением опознал в нём устройство, которое уже неоднократно видел. На Заводе, где мне сделали протез, такие штуки стояли у цеховых ворот, но никто так и не понял, для чего они, поэтому просто положили на склад. Алина отметила, что такой прибор есть и в её базе данных, хотя записей о его предназначении не сохранилось, а сами образцы утрачены. Из всего этого вырисовывалась прелюбопытная картина распавшейся на звенья технологической цепочки, причём, если гипотеза верна, масштабы производства потрясают. Не исключено, что срез, из которого свалил клан Костлявой, мог располагать одним из них. В мире Алины было налажено производство киберов, у Мирены — протезы с совместимыми интерфейсами, у Костлявой — импланты. Вряд ли это совпадение, так что, может быть, Завод и импланты обслужит.
* * *
Вышли с Дороги на шоссе, идущее вдоль каких-то рельсов. По насыпи неспешно ползёт длинный-длинный грузовой состав. Вагонов столько, что ни начала, ни конца поезда не видно. Вагоны закрыты, платформы пусты, есть ещё цистерны, а некоторые вообще непонятно что — контейнеры непривычной формы.
— Всем стоп! — сказала рация голосом Аннушки.
Машины встали, и мы с Костлявой спустились из высокой кабины на асфальт, где нас уже поджидает прикативший из головы колонны «Чёрт».
— Не слишком опасно? — спросила Костлявая, показав на железку. — Живой же мир.
— Он не живой, — ответила Аннушка. — Это чертовски давний постколлапсник, никого тут нет. Но затягивать всё равно не стоит.
— Но…
— Предупреждая ваши вопросы, — девушка остановила меня жестом, — я понятия не имею, что здесь происходит и почему. Поезд выходит из одного тоннеля и уходит в другой, локомотива никогда не видела, и ни разу на моей памяти он не заканчивался. Если кто-то хочет проверить, куда он уезжает, может запрыгнуть на платформу и прокатиться. А я не решилась. Всех загадок Мультиверсума не разгадать, и у меня всегда находились более срочные дела.
— Как вычислить солярку? — деловито спросила Костлявая.
— Чёрные цистерны, вон, видишь? Я пыталась тут найти бензин, но не нашла, почему-то только соляра. Мне она ни к чему. Да, сразу скажу — те два вагона, что я из любопытства вскрыла, были пустыми. Может, в других что-то и есть, но мне недосуг, и вам не советую. Хотя людей тут нет, но вы набрали такой коллапсный потенциал, что под вами уже фрактал прогибается. Это не метафора, кстати.
— Да, — закивала старая глойти, — вот вы не видите, а Доночка видит. Мы катимся, как шарик по тряпочке. Тяжёлый шарик, ткань провисает и потрескивает. Никогда такого не было! Я пока молодая была, караваны по двести машин водила для Малки, но никогда дорога под нами не гнулась, а сейчас как будто по подвесному мосту… Всё время в яме. Едем-едем, выехать не можем.
— Остановить их никак? — показала на вагоны Костлявая.
— Я бы не стала, — покачала головой Аннушка. — Мало ли, что и где поломается в ответ. Они идут медленно, до выходного тоннеля километров пятьдесят, закинь шланг и качай на ходу.
— Поняла, — женщина побежала вдоль колонны, раздавая распоряжения.
Вскоре трак с прицепом-наливняком тронулся, поравнялся с одной из чёрных цистерн, выровнял скорость, покатился рядом. Один из клановых ловко запрыгнул на сцепку, влез на самый верх, открыл крышку, заглянул туда и закричал:
— Он, родимый! Дизель! Полная!
Ему закинули толстый шланг, загудел насос, дело пошло.
— Не увлекайтесь! — закричала им вслед Аннушка. — Не жадничайте! Набирайте, сколько надо, и валим!
— Чёрта с два, — помотала растрёпанными волосами Костлявая, — будем качать, сколько сможем. Без топлива нам сразу жопа, а с ним ещё подёргаемся. Раз, ты говоришь, мир пустой…
— Это не значит, что тут нельзя огрести неприятностей. Ты пойми, вы сейчас как острый камушек в ботинке Мироздания.
— Да хоть шипастый страпон в его заднице.
— Методов удаления раздражающих предметов много, и ни один вам не понравится.
— Я рискну, — упрямо ответила Костлявая и побежала догонять медленно едущий наливняк.
— Водочки бы мне… — печально сказала Доночка. — Чтобы старенькая я не видела то, что вижу, и не думала, то, что думаю.
— Потерпи, доедем сначала.
— Я терплю, — вздохнула старуха, — но надолго меня не хватит. Пойду, подремлю пока в машине, совсем умоталась.
— Да, иди, конечно.
Бабуся, вздыхая, шаркая и ссутулившись, побрела к «Чёрту».
— Ты ей не рассказала ещё? — спросил я Аннушку.
— Нет, а то перенервничает и дуба врежет. Представь, как обидно будет.
— Факт, — согласился я. — Слушай, а тебе никогда не хотелось узнать, откуда и куда идёт этот бесконечный поезд?
— Хотелось, конечно. Но каждый раз времени не было. Вот и сейчас нет, сам видишь. Слишком много тайн, слишком мало меня. Но ты, если хочешь, можешь прыгнуть на платформу. Найду тебя потом, если выживешь.
— Нет уж, я лучше с тобой останусь. Может, когда-нибудь потом.
— Вот и я так каждый раз думаю: «Может, потом».
Мы смотрели вслед удаляющейся цистерне, вокруг которой суетились, ругаясь, клановые — что-то там у них не ладилось, — а у меня нарастало неприятное ощущение внутри.
— Так, — сказал я, — надо валить. Бегом. Срочно.
— Чуйка? — встревожилась Аннушка.
— Она, проклятая.
— Беги к Костлявой, я в «Чёрта». Уводим.
— Так она меня и послушала…
— Придумай что-нибудь, солдат.
— Сворачивайтесь, — сказал я Костлявой, добежав.
Как же хорошо снова бегать!
— Ни за что, — отмахнулась она. — Насос сдох, льём самотёком, почти ничего не набрали. Надо ещё.
— Время вышло, надо валить.
— Не ссы, военный, пока даже тучи не собрались. Мы уже научились определять, когда подпирает.
— Тут другое. Поверь, надо сваливать прямо сейчас.
— Я сказала — нет! Надо хотя бы тонну слить! Иначе не дотянем!
— А если не свалить, дотягивать будет некому!
— По-моему, ты просто пересрался, Лёха, без обид. Мы всякого повидали на Дороге… — Костлявая посмотрела на меня внимательно и вздохнула. — Нет, не похоже, что пересрался. Ладно, чего нам ждать?