На моем пути трехэтажные коттеджи становились двухэтажными, старела отделка домов, загрязнялись улицы. Сначала уменьшалось количество этажей и площадь построек, затем начали попадаться и вовсе покинутые дома. Тишина прокрадывалась сквозь стены, и запах гнили ударился в мою голову. По улицам забродили пьяные, шатающиеся люди. Когда худощавые дети в оборванных тряпках на теле начали впивать в меня зрачки, я понял, что наконец добрался. Я остановился возле низенького дома, от которого до сих пор веяло жизнью (не знаю как это объяснить) и постучался:
– Дядюшка Генри! – позвал я. В ответ мне послышался беспорядочный шорох и частый топот. Я не знал, насколько сильно время покорежило его лицо и готов был удивиться. Однако он открыл дверь, и удивило меня иное.
– Здравствуй! – сказал он мне слегка хриплым голосом, щурясь в мое лицо. – А я тебя помню! Возился тут с ребятишками, а кота твоего звали… хм… кажется, Бенджамин. Проходи, – пригласил он меня.
Я не мог ошибаться, не мог быть не прав. Когда дверь открылась передо мной должен был оказаться старик с сединой и проплешинами в волосах, сгорбленный, угрюмый, но он совсем не изменился с тех самых пор, только голос его слегка поддался влиянию времени.
Я осторожно вошёл, за моей спиной защелкнулся механизм дверного замка. Его дом был маленьким, но уютным. Один из тех домов, в которых хочется провести сладостную сиесту. На газовой плите неторопливо закипал чайник, на столе расставлены чашки, ложечки и конфетница, словно он кого-то ждал. Его старинные картины, которые я запомнил еще в детстве. Они всегда наводили ужас. Размазанные лица в страхе перед чем-то невозможным и неописуемым источали зверские крики и пожирающую боль. Юные красавицы в самом прекрасном своём обличии терпели муки предательства. На холстах не было никаких картин – сплошные чувства.
– Видимо, ты не стал останавливаться возле своего дома, – сказал он мне с трясущейся улыбкой.
– Да… – я запнулся, – Нет, не стал, а откуда Вы…
Он рассмеялся, обнажая ряды жёлтых зубов, и по-отцовски похлопал меня по плечу.
– Если бы ты решил остановиться возле своего дома и посмотреть на то, что от него осталось, то пришел бы ровно к тому моменту, когда закипел бы чайник, – в эту секунду он засвистел. – А вот и он!
– То есть Вы знали, что я приду?
Дядюшка Генри прошел к плите и снял чайник. Взгляд его неожиданно поник и стал пустым, словно одна из уродливых гримас на стенах ожесточилась гранью двухмерности, и вылезла из картины.
– Еще когда ты приносил мне своего кота, я видел эту встречу… Так, значит, Кейт сейчас в коме?
Мне нечего сказать. В этот момент я сдался. Я оставил всю эту псевдомагическую демагогию на произвол судьбы и не пускался ни в какие разъяснения. С застывшим выражением лица я продолжил стоять на пороге, молча ворочая в голове его слова и его внешний вид, который ни капли не изменился. Меня медленно укутывал страх, в сердце моём зарождалось паника. Еще совсем недавно я был обычным юношей, ничего не подозревавшем ни о каких внешних мирах. А сейчас… Я отказываюсь в это верить.
– Проходи, садись, – сказал он мне.
Я повиновался.
– Все, что сейчас происходит, – продолжил он, – это не просто проделки необъяснимого, не повороты судьбы, не магия, не колдовство. – Он говорил осторожно, будто нас подслушивали. – Здесь есть причина, а есть следствие, и ты забрался слишком глубоко, чтобы твои действия не стали причинами. Случай с Кейт – всего лишь предупреждение. Сегодня, после нашего разговора, когда ты попросишь меня тебе помочь, они начнут на тебя охоту, – Я хотел было открыть свой рот, но он перебил меня, – не спрашивай кто они…
– Вы сказали, что знали… что видели эту встречу. Как это произошло? Чем же она закончится?
Нет, этот старик точно свихнулся. Деменция. У него поехала крыша.
– Когда я взял на руки твоего кота, он был уже мертв. Я прослыл шарлатаном из-за своих неудач, но это не так. Дело в том, что когда мне приносили животное, зачастую оно было еще живым, и я лишь реанимировал его, но мертвых я воскрешать не мог. Когда я взял его на руки и не почувствовал биения крохотного сердца под толщей шерсти и кожи, то взглянул на твое лицо и увидел… увидел сегодняшний день, эту встречу. Я тот час оказался здесь, как будто тот день и этот разделили не двадцать лет, а один лишь час. И как только ты вышел… Как только ты вышел, я поставил чайник и время замерло в этом доме. Не было ни дня, ни ночи, не было ничего. Сердце мое застыло в одном ударе, дыхание заледенело, а затем… затем в дверь постучали, и я открыл её. За дверью стоял никто иной, как ты, и вот мы стоим лицом к лицу и я рассказываю тебе об этом.