Мне оставалась только дорога домой. Дорога домой и глубокий анализ предмета моих исканий. Там точно должна быть записка или клочок бумаги, и даже если текста на ней нет, не помешает прогреть ее, чтобы узнать, о чем она думала.
Медленно тянулся день. Мой живот, глаза и руки переставали слушаться командам мозга. Ноги же, наоборот, запрограммированы идти туда, куда следует. Моя съемная маленькая квартирка… Давно я покинул ее… Меня всегда печалили мысли о переезде, но сейчас, когда мой единственный друг даже не в коме, а можно сказать в плену, я просто не могу не составить службу ее цветам. Можно было полагать, что это всего лишь кома, но нет – люди не левитируют! Пока ноги упрямо шагали вперед, мне протестовали голод и усталость.
Надо бы поспать, – думал я, но мне не позволял я сам пойти на такой поступок. Однако когда я пришел в свою тесную квартирку на третьем этаже пятиэтажного дома 50-х, тело мое размякло, и бороться не было сил. Я уснул, сжимая в руках шедевр Луизы Олкотт. Поразительные сны тревожили моё сознание. Они не были страшными – в точности наоборот, были захватывающими. Описать точно, что я видел у меня не хватит лексикона и способности грамотно передавать информацию, но эти чувства неповторимы! Будто сам космос постирал свои объятия, приветствуя меня и приглашая в гости. Вокруг меня густилась бесконечность и я отдавался ей, тонул в её непрекращающихся пределах. Это были иллюзии жизни, невероятные приключения внутри чего-то незыблемого, несуществующего.
Когда я открыл глаза над городом висела луна. Густая, непроницаемая ночь упала на его крыши, и звезды – подстрекатели несбыточных фантазий – светили тускло, едва выдавая свое местоположение. Но какой же покой хранился в небе! Как медленно плавали тучи дыма заводских труб, как одиноко летали птицы над безжизненной, сонной улицей. По моему телу бежала гадкая зыбь, словно я еще не проснулся, а лишь гуляю по задворкам своего сознания. Но сейчас это уже не сон. Слишком уж яркое одиночество я испытывал. Не бывает такого во сне…
Я сделал глубокий вдох и распахнул найденную книгу, пролистывая страницы. Ни листочка не вывалилось из нее. И толку я вообще ее тащил? Почему я решил, что Кейт не способна на чтение подобных книг? Я снова забыл о ней, слишком долго я воспринимал ее иначе… Не жутких духов она искала последние дни, и уж точно не забивала себе голову дрянью, которой я забил свою. Она искала любви, хотела счастья. Медленно листая страницы, я бегал по ним глазами. Уголки некоторых страниц были загнуты, а на некоторых отдельные строки были выделены ручкой. Их количество поразило меня. Предназначение уголков я понимал – она так делает, чтобы не использовать закладки, но если ей понравились мысли автора, она записывает их в блокнот, а не подчеркивает. Я начал перечитывать каждую ее заметку и заметил одно – далеко не все из них представляют собой хорошую мысль. В этом то и зацепка. Без сомнений, Кейт читала эту книгу и отчасти даже завидовала главным героям, но эти заметки – это способ оставить ключик.
Я перечитывал каждую заметку, но связи между ними не находил, и тут на мою голову упал ответ. В студенческие годы, на втором или третьем курсе, мы придумали забавный способ общения. Мы брали книгу, любую, это мог быть даже учебник по высшей математике, и выделяли определенные предложения цифрами, которые указывали на нужную букву. Таким образом, листая книгу с начала до конца, можно было составить предложение из выделенных букв. Здесь она использует тот же трюк, но отличие лишь в одном – она не использовала цифры, а это означало, что буквы берутся последовательно, то есть в первом подчеркнутом предложении я брал первую букву, во втором – вторую, и так далее…
Взяв из пыльного комода листок, я начал писать. Смысл многих слов мне понимался еще в процессе, но позже начал пониматься и смысл всего послания, даже когда оставалась еще добрая половина неразгаданных букв. В зашифрованном письме говорилось следующее:
«Джо Картер! Если ты не наберешься смелости взять и поцеловать меня, мне придется растоптать твое мужское достоинство и сделать это самой!»