Мне была ненавистна мысль о самом этом разговоре. Само его наличие означало мою слабость и полное безрассудство. Каково это – быть опорой семьи, которая пошатнулась? Если Анна меня оставит, всему конец. Наш выдуманный мир, одинокий остров среди бушующих вод… Разве я буду тем, кто уничтожит его?
– Почему ты молчишь? – спросила Анна. – Разве тебе нечего сказать?
Но я не разомкнул своих губ. Внутри моей груди когти невидимого зверя царапали легкие и склизкими лапами сжимали внутренности. Гигантский горький ком застрял в моем горле и только сейчас я осознал, что все это время неистово сжимал нож и вилку и угрожающе смотрел в лицо жены. Она не шелохнулась, не двинулась с места, в ней оказалось больше мужества, чем в ком-либо, и тогда мне пришлось ей сдаться. Все мое нутро скулило и выло, но чтобы стать хотя бы отчасти самим собой, мне пришлось смириться с тем, что я жалок.
9
Позже я узнал, что все примеры, которые я помогал решать сыну, оказались неверными и он рассказывал мне о своих успехах, чтобы поддержать меня. Он показал мне эти листы – на них сплошные каракули, не имеющие никакого смысла.
Меня направили к специалисту и прописали нужные таблетки. Сомнамбулизм и деменция. Если с первым все понятно, то второе застало меня врасплох. С этих пор я становился обузой своей семье. Меня поперли с работы и прописали кучу дорогостоящих лекарств. Все деньги, отложенные на Париж, ушли на мое лечение. Я был старым ребенком, которого не могли оставить только потому, что он что-то значит для своих близких. Бенджамин Баттон, который молодел, параллельно старея. Наблюдать за тем как член твоей семьи медленно сходит с ума и теряет связь с окружающим миром – это способен выдержать лишь самый стойкий.
Из-за пережитых трудностей Анна рано стала седой и наперекор отказывалась красить волосы. Смотреть на нее становилось больно, но не представляю, каково ей – на меня. Морщины изрывали наши лица, и кожа окончательно теряла упругость. Мы были молодыми стариками, все еще хранившими признаки молодости.
Я не понимал, действуют таблетки или нет, но чувствовал постоянную слабость и желание спать. Думать становилось сложнее, двигательные функции замедлялись. Тиканье секундной стрелки стало вечностью для меня. Казалось, прошла минута, а проходили годы. Зеркала по-прежнему вызывали страх, с которым я не мог совладать. Что-то чуждое смотрело на меня оттуда.
Каждый день происходили изменения в моем сознании. Сначала мои ноги превратились в щупальца, а голова – в бесформенное склизкое нечто. Я стал пиявкой, обнаглевшим паразитом, поедающим свою жертву медленно, не выдавая своего присутствия в пожираемом теле. Мне чудилось, будто жизнь вокруг меня кипит, бурлит и до жути наполнена чем-то невероятным, а там, где я – ничего невероятного нет. Из-за принимаемых таблеток мой язык немел, из-за чего я еще больше стал похож на умственно-отсталого. Меня спрашивали. А я бубнил. Бу-ля-ля-бу-мя.
Все вокруг – потускневшие фотографии на стене, сервизы посуды, мою одежду – я видел как в первый раз и с удивлением разглядывал. Моя голова не болела, но в ней всегда находился туман и соображать становилось трудно, да и нужно ли мне оно? Я бродил по дому безымянной дрянью, не имеющей ни силуэта, ни формы – дряблое тело, не способное самостоятельно вести хоть какую-нибудь форму деятельности.
Меня окружали тени голосов людей еще не живых и уже умерших. Засыпая, я переносился в детство, на старый исполосованный дорогами ковер. И вот мне снова пять, мои руки слабы, а рассудок недостаточно тверд для мудрости. Мне нравилась мысль о том, что я снова прочувствую на себе все разносторонние метаморфозы взросления, но кто я тогда такой? Сорокапятилетний мужчина, сошедший с ума, или ребенок, раздосадованный тем, что сломалась его любимая игрушка? Иногда я просил ее у Анны, а она тупо таращила глаза и по ее теряющим прелесть щекам стекали слезы. Я приходил в себя, восстанавливал способность но мыслить, но подобная потеря во времени полностью сбивала меня с толку.
Шло время, я уже не покидал кровати. Жизнь Тони давно перестала существовать как жизнь, а просто была сериалом. Когда я видел его новый раз, он был уже другим, а я все тем же. Словно в ускоренной видеосъемке я наблюдал за процессом сгибания спины моей жены. А я все лежал и лежал, и позже я окончательно потерял рассудок.
То был обычный день (день ли?), ничем непримечательный. Время тянуло свою привычную шарманку, и я упивался ее сытным звучанием. В моей голове перекручивались шестеренки, я просто чувствовал это! Чувствовал и слушал их монотонное гипнотизирующее щелканье. Ко мне подошла Анна, а рядом с ней стоял совсем незнакомый мужчина.