– Тогда почему он так и остался непонятым?
– У каждого в этой жизни своя участь. Его – вечно любить человека, никогда по истине не испытывая это чувство. Моя – быть зрителем. Ведь это тоже нелегко – наблюдать за тем как рождаются и исчезают целые поколения людей, как марш времени безошибочно ведет целую цивилизацию к одному кресту… Не бывает в мире большей муки, чем изображать равнодушие ко всему вокруг, ведь и я когда-то любил…
– Надеюсь, я не сойду с ума…
– Не сойдешь. Будь в этом уверен. Иногда ты будешь чувствовать необъяснимый страх перед чем-либо, или же беспричинную тягу к чем-то, что не имеет ничего прекрасного. Но для человека это нормально. А сейчас, отправься к ней и закончи эту историю.
Я ничего не ответил. Глядя в бескрайнее небо, я думал о смерти. С одной стороны покоится целый мир. Лучезарный свет падает на неведомых красот здания, и по улицам гуляет свобода. С другой стороны ненастье тревожит души умерших, раскаляет молниями землю, и уносит прочь их крики.
Когда я обернулся, Ньют исчез, и тогда мне снова попалась та самая церковь. Мне предстояло пройти этот путь обратно, но время… Разве имеет значение время, когда передо мной, как на ладони, раскинулся подобный вид?
15
Не знаю, сколько времени прошло к тому моменту, да и не думал я вовсе ни о чем, но я свернул на дорогу, ведущую по аллее, и они снова пошли ко мне. Анна и маленький Тони. На их лицах сияла радостная улыбка и они словно светились от счастья. Как сказать ей о том, что я покину их навсегда? Один раз они уже попрощались со мной.
– Папа! – закричал Тони, бросаясь в мои объятия. Я не знал как отнестись к сыну, которого никогда не было.
– Привет, Джо! – сказала Анна, бережно целуя меня в щеку.
Я не чувствовал радости, мне не было счастьем их видеть, но как же мне было больно… Словно тысячи лезвий застряли в моем горле и карябали мое нутро, как только я открывал свой рот, а едва видимые раскаленные иглы впивались в мои глаза.
– Привет, – сказал я им, и по лицу моему заскользили слезы.
– Папа, ты пришел к нам? – восклицал Тони.
Анна, покорно принимая меня, смотрела совершенно добродушными глазами, полные неистовой любви, способной на самое жестокое – навсегда отпустить человека, которого любишь…
– Я знаю, что ты не можешь ничего нам сказать… Когда-то мы были семьей, и твоя скоропостижная смерть попросту нас сломила…
Я молчал, не понимая, что она имеет в виду.
– Ты не помнишь этого, но зато мы помним. Я всегда была одинокой и мечтала о любви, и когда ты сфотографировал меня в библиотеке, я втрескалась в тебя, как дурочка! Я всегда была слабой, Джо, и только ты – единственный в мире человек! – заставлял меня радоваться и жить. По-настоящему, а не делать вид. Помнишь, мы поссорились и ты уехал от нас, Джо? Тогда все мы были примерно такого же возраста как сейчас, разве что ты – немного старше. Прости меня, я совершила ужасный грех… С того дня меня и Тони больше не было… Мы никогда больше не узнаем, что такое счастье, но ты узнаешь, Джо. Иди к ней. Иди к ней и сделай ее счастливой!
Она заключила меня в объятия и я обнял ее в ответ. Они пошли дальше, вдоль аллеи под весенней капелью. В нашем с ней ледяном дворце…
Я не оборачивался назад, но слышал, как Тони смеялся, Как Анна играла с ним, хватая на руки и вращая вокруг себя. Слышал ее тихий плач и готов клясться – среди тысяч упавших и разбившихся о землю капель была одна, чьи брызги растворили во мне сомнения и научили меня любить. Это была капля ее слезы. Последней пролитой из-за меня слезы…
Впереди меня, в самом конце аллеи, выглядывала терраса маленького уютного домика. Из кирпичной трубы медленно струился дым, и в окнах горел теплый свет. Я прошел к нему под тающими сосульками, свисающих с тонких прутиков. Он был огорожен маленьким деревянным забором, по которому грациозно шагал черный кот.
– Бенджамин Второй… Разве это ты?
Он оглянулся на меня, мяукнул, остановился и начал вылизывать лапы. Я поднялся по ступенькам и постучал во входную дверь.
– Открыто! – послышался голос Кейт.
Войдя внутрь, на меня повеяло ароматом вкуснейшей еды и крепкого кофе! Я вдохнул этот запах полной грудью и почувствовал себя дома. Пол был застелен ковром с приятным на ощупь ворсом, а на пороге стояли одни-единственные тапочки. Моего размера. Я надел их и пошел в комнату, откуда доносился тихий заинтересованный шепот.
– Если здесь минус пять, тогда получается, что здесь плюс семь, итого остается четыре. Четыре остается! Ужас! Что же мне с ними делать…
В центре комнаты на полу сидела Кейт, одетая в домашнюю пижаму. Вокруг нее были разбросаны кучи бумаг, и она хватала то одну, то другую, будто и сама не понимала зачем. От каменного камина, в котором игрались языки огня, веяло теплом. Меня потянуло в сон, в такой крепкий и глубокий сон, когда лежание в постели – приятно само по себе. Возле дальней стены располагался стеллаж, полностью заставленный различными книгами и учебниками. На подоконнике и комоде стояли горшки с цветами, такими пышными и цветущими, какие способны расти лишь там, где нет человеческих следов.