- Понравилось, - утвердительно произнес он, понимающе улыбаясь.
- Угу. Покупаю, - сказал я и вовсе бы не разозлился, если бы он вдруг согласился.
Он что-то пробормотал, но я не стал уточнять, что именно. У меня не было сомнений, что он самое меньшее послал меня к черту. Вернувшись через служебный вход в номер, я заказал легкий ужин, а потом меня ввела в искушение ванна. Я почти наполовину опорожнил бутылку "Клуба 1999", и, может быть, поэтому на меня нахлынули беспокойные мысли относительно собственной персоны. Я чувствовал себя чересчур хорошо для человека, у которого кто-то убил друзей. О них я почти забыл, а если и думал, то меня не охватывала волна сочувствия или классической холодной ярости. Лишь становилось чуть холоднее в желудке и дергалась какая-то жилка с левой стороны шеи, словно сквозь нее проталкивался маленький камешек. Я старался быть объективным, но совесть, "подмазанная" джином и виски, все-таки несколько раз меня куснула. Сунув голову под струю холодной воды, я вдруг вспомнил о Пиме и о том, что она назвала меня человеком, которому наплевать прежде всего на себя, но, к сожалению, не только. Пустив воду на полную мощность, я стоял под холодным душем, пока кожа не приобрела цвет ощипанного цыпленка не первой свежести. У цыплят, особенно залежалых, не бывает угрызений совести.
Одевшись, я бросил в сумку свои вещи, выглянул через глазок в коридор и вышел из номера. Внизу я заплатил за проживание и попросил пригнать машину к главному входу. Доехав за пятнадцать минут до Малберри-стрит, я без труда нашел "Рай для животных"; с обслуживающим персоналом было хуже, но в конце концов появилась пышная блондинка и, вращая челюстью, словно пропеллером вертолета, подошла ко мне. Под блузкой с надписью "Это мы" переливались огромные груди.
- Мы - это кто? - спросил я.
- А что, не видно? - ответила она.
Медленным тяжелым движением она смолола челюстями резинку. Под таким давлением рассыпался бы в пыль самый лучший алмаз. Надпись на блузке заколыхалась.
- У вас тут есть собака, Феба. Я хотел бы ее забрать.
- Вы хозяин?
- Новый.
- Ну так как я ее вам отдам?
- Моя фамилия Йитс. Проверьте, нет ли на меня доверенности.
Она зашла за низкую стойку и склонилась над книгой. Бюст опустился на предплечье. У меня промелькнула мысль, что у нее наверняка на нем синяки. Блондинка подняла голову и сказала:
- Есть две фамилии, в том числе ваша. Идем.
Она пошла вперед, что мне не понравилось, поскольку колышущейся надписи не было видно. Пройдя несколько шагов, она слегка повернула голову.
- От этой собаки толку не будет, вы знаете? Только сразу усыпить, бросила она на ходу. - Впрочем, мы сами можем это сделать. Безболезненное средство, перед этим - местное обезболивание. Похороны на лучшем кладбище.
- Нет, спасибо.
- Собака будет только мучиться, - попыталась она выдавить из себя хоть какие-то чувства, но столь же убедительно она могла сокрушаться над тяжкой долей асфальта.
Я промолчал и, посмотрев на часы, дал понять, что спешу. Это ее никак не поторопило, но она, по крайней мере, замолчала. Остановившись у первого бокса, она ленивым движением толкнула ручку. Феба лежала в углу, опустив голову на лапы. Собака была очень большая, с глубокими темно-коричневыми глазами, пустыми и безразличными. На нас она никак не отреагировала, даже когда блондинка вошла в бокс и приблизилась к ней.
- Ну? Феба... Хозяин пришел! Идем, собачка. - Тон владелицы приюта несколько оживился.
Наклонившись, она пристегнула к ошейнику изящный кожаный поводок и потянула собаку. Та поднялась и неохотно вышла из бокса. Я взял поводок и направился к выходу, ощущая на другом конце ремня несколько десятков килограммов глубокой неприязни и разочарования. Задержавшись у стойки, я расплатился наличными.
- У вас есть какие-нибудь сведения о ее дрессировке?
- Угу... - Она чмокнула резинкой. - Аудио, видео, на бумаге?
- Запись. - Я добавил полдоллара и с кассетой в кармане вернулся к автомобилю, явственно ощущая нескрываемое отвращение к моей персоне на другом конце поводка.
Прежде чем сесть в машину, я проверил датчики. Ничего. Феба сразу улеглась на заднем сиденье, не соизволив даже обнюхать новую обшивку. Я закурил, не закрывая дверцу, потом захлопнул ее и затемнил стекла, чтобы внутренность машины не было видно с улицы. Постепенно смеркалось, для меня слишком медленно. Ожидая, пока стемнеет еще сильнее, я положил на колени консоль компа. Несколько нажатий на клавиши привели в действие систему наблюдения за едущими следом за мной машинами. Если бы какая-то из них держалась у меня на "хвосте" дольше пяти минут, комп услужливо сообщил бы мне об этом. Может, это и не имело особого смысла, но...
Вспыхнули фонари. Я нажал на стартер и резко рванул с места. Называть себя дорожным пиратом я бы не стал, но, прежде чем я выехал на Иденс-Экспресс-Вэй, счет моих дорожных грехов наверняка несколько возрос. Движение было оживленным, дорожный компьютер ограничил скорость до шестидесяти в час, и я какое-то время тащился в роли одного из вагонов вытянувшегося на несколько миль состава из автомобилей, пока не решил, что не за то я оплачиваю "левые" услуги, чтобы ими не пользоваться. Я сунул в комп отмычку и, получив положительный ответ из сети штата, свернул и выехал на полосу, зарезервированную для служебных машин. Им компьютер не ограничивал скорость, и я промчался мимо удобно развалившихся в креслах законопослушных граждан, автомобилями которых управлял компьютер. Некоторые дремали, другие разговаривали или склонялись над экранами телевизоров, окрашивавшими их лица в синий цвет. Несколько водителей окинули меня любопытствующими взглядами. Чувствуя себя несколько польщенным, я немного выпил, чтобы поднять себе настроение в поездке, которая продолжалась почти три часа, из которых половину я провел, учась обращаться с собакой. На шоссе штата я свернул в девять с минутами, а в просеку - двадцать минут спустя.
Я завел машину в гараж, и мы вышли с Фебой к дому. Коротко скрежетнул застоявшийся дверной механизм, где-то наверху взлетела какая-то обеспокоенная моим приездом птица. Феба безразлично стояла у моей левой ноги. Я показал ей на лес и решительным тоном сказал: