- Да, я знаю.
- А, прости, постоянно забываю… Ты ж у нас всегда все про меня знаешь. А я тоже сука та еще. И тоже конченная.
- Неправда.
- Правда! - кокетничает Вера. - Я конченная сука! Я дрянь!
Она встает на цыпочки, чтобы увидеть свое отражение в окне припаркованного автомобиля.
- Нет, не правда. Ты очень чувствительная и ранимая.
- Серьезно так думаешь? А еще какая я?
- Ты… Ты скрытная. Любишь придумывать себе разные тайны. Еще ты все переживаешь в себе, никому не показываешь своих эмоций: у тебя от этого даже аллергия началась, видишь, вот тут, на шее. И ты невероятно сильная. Если бы мне пришлось пережить то, что выпало тебе - я бы сдох на хрен, в слезах и соплях.
- А ты тоже сука! - смеется Вера. - Льстивая сука!
- Да нет. Просто больше всего на свете людям нравится слушать о самих себе. И ты не исключение.
- Да, ты прав, наверное… Кстати, я татуировку себе сделала! Смотри! - Вера закатывает рукав. На плече у нее еще не зажившая покрасневшая кожа, цветной рисунок - два маленьких зеленых монстра, похожих на крокодилов.
- А кто это такие?
- Спиногрызы!
- Ааа… Похожи…
- Слушай, я такая эгоистка, только о себе говорю, а у тебя-то что нового?
- Прикинь, они убили Батукаду.
- Как это?
- Разорвали ей нитки, ну шов на заднице, и вытащили через дырку весь поролон. И записку посмертную написали еще. Я сегодня утром нашел.
- Салат!
- Когда ты наконец избавишься от этого дурацкого слова?
- Даня, не будь занудой!
Они проходят мимо автосалона FIAT, приютившегося рядом с овощебазой, за железными ворогами которой слышны невнятные разговоры припозднившихся кавказских торговцев. Неоновый логотип FIAT отражается во фруктовых нечистотах, которые бурным потоком текут через дорогу. Даня с Верой перепрыгивают его, поднимаются на железнодорожную насыпь: до Черной Речки осталось идти совсем немного. Вдали слышен гул идущего поезда. Даня смотрит на часы.
- Да че ты, пошли, он же еще далеко! - говорит Вера.- Нет, давай подождем, пусть проедет…
- Дань, не тупи! Мы миллион раз уже успели бы пройти!- Нам нужно обязательно подождать.Писатель достает баллончик для сифона и кладет его на рельс. Через десять минут тепловоз с ревом проносится мимо них, отшвыривая баллончик - тот вылетает на насыпь, падает на залитый соляркой гравий рядом с блестящим черным кусочком каменного угля.
- Ну че, теперь можно идти?
- Я тебя очень прошу: подожди еще минуту, не переступай рельс!
- Данечка, ты тоже с ума сошел, а? Армас себя очень похоже ведет!
Писатель снова смотрит на часы.
- Все, пойдем…
Они перебираются через насыпь. Недостроенная высотка невдалеке, наверху в темных проемах безжизненных пока окон мерцают своим потусторонним свечением рабочие-сварщики.
«Получено новое сообщение». Писатель смотрит на экран мобильного телефона, вновь и вновь перечитывает текст.
- Что там? - спрашивает Вера.
- Ничего… - качает головой Даня.
- Точно? Даже в темноте видно, как у тебя лицо побледнело.
- Да нет, это просто… Ну, неважно… Сука! Писатель с силой бросает телефон об землю, у того отлетает передняя панель.
- Неважно, говоришь? - Вера подбирает мобильник. - Смотри-ка, работает еще…
- У тебя есть сигареты?
- Ты же не куришь!
- Похоже, что уже курю.
- Есть, конечно. Держи! Видишь, не я одна скрытная…
Они выходят дворами к метро. На площади взмывает вверх разноцветный электрический салют - глупый некрасивый шар на высоком столбе, не убранный с новогодних праздников. Возвращающиеся после работы люди толпятся у коммерческих ларьков, разношерстная музыка льется из них отчаянной какофонией.
- А ты боишься умереть? - вдруг спрашивает писатель Веру.
- Интересные у тебя вопросы. Но вообще нет, не боюсь.
- Почему?
- Не знаю даже. А чего бояться? Мне кажется, когда умираешь, ничего не происходит: нет никаких туннелей, ни божественного света, ничего. Все равно, что перегорает одна из лампочек в рождественской гирлянде. Куда она отправляется? В рай? В ад? Бред собачий: она просто перегорает и все. Просто из нее уходит ток.
- Интересная теория… А куда он уходит?
- В остальные лампочки. Или в какого-нибудь идиота, который сунет две проволоки в розетку… Знаешь, я в детстве часто думала о том, как ток живет в батарейках. Ну как у него там, своя кровать, и шкаф с одеждой, и туалет, и все такое…
- Держи… - Даня протягивает девушке длинный металлический ключ. - Я не особенно знаю, как там ток, но вот ты, если хочешь, можешь пока жить у меня.
- Спасибо! Ой, он такой теплый, ты его долго в руке держал? - Вера опускает ключ в карман плаща. - Серьезно, большое спасибо, Дань… Ты только не обижайся: может, я и загляну, но не сейчас. Я хочу чего-нибудь нового! Все равно чего: плохого, хорошего - без разницы!
- Я понял, не продолжай…
- Ты правда не обижаешься?
- Правда.
- Тогда скажи, куда мне теперь идти?
- Тебе направо. Заговори с первым человеком, которого встретишь…
- Договорились!
- Пока.
- Нет, ну ты правда не обижаешься?
- Правда. Правда. Пока!
Она уходит, и снова начинается дождь. Длинный косой дождь из серых облаков, пугающе низко стелющихся над землей. Изредка капли попадают в глаза, на миг превращая окружающий мир в размытое пятно. На все это хорошо было бы смотреть из окна кафе, обнимая замерзшими пальцами пузатый бокал, в котором благородным темным янтарем плещется собеседник, лучше которого этим вечером ему не найти. Сидеть допоздна, все откладывая и откладывая тот момент, когда нужно будет выбираться на улицу, пряча лицо от холода и дождя. Но за ненадежными витринами кафе сидят совершенно другие люди, а он идет по тротуару. Он - в одну сторону, она - в другую, с одинаковой скоростью, два пешехода в безликой задаче из школьного учебника математики. На дороге - листья, листья: нескончаемые, впечатанные в мокрую землю листья. Навязчиво бросаются в глаза в темноте, словно одинокие точки в неуютном осеннем романе.