– На стрельбище, в кустах! Ну и ты… Никому, ни гу-гу… Ни-ни…Так-то!
Пахан с Репой смотрят вдвоём в щёль за удаляющимся мальчиком.
– А. моё мнение такое… – Репа нервно чешет пятерней нижнюю губу, – краснопёрые пронюхали о мешке табаку и решили нас отпустить… Козлы…
– Козлы… по «беспределу» пошли! Ну, ладно… Ладно… Тоже того же мнения, что патроны подбросили в комендатуре?
– А где же ещё?
– Воздастся им за грехи ихние…
Красноармейцы, улыбаясь, встречают Кольку.
– Ну что, поговорил с родственником?
– Дяденьки… Я вспомнил… У меня ещё одна бутылка припасена! Гулять, так гулять! Ещё немножечко не потерпите?
– В натуре?
Пахан с Репой с бешенством, смешанным с животным страхом в глазах, разглядывают стоящего перед ним Кольку.
– Какие ещё «вещдоки»?
– Хрен их, «энкэвэдэшиков», знает… Докопались, черти! Мол, табак менял? Менял! Табак, говорят, есть не что иное, как вещественные доказательства, и доказательства требуют немедленной их конфискации…
Пахан с Репой по очереди смотрят в щёлку во двор. Там, напротив дверей, стоит, чуть покачиваясь, тощий красноармеец с винтовкой наперевес. На лице его, кроме легкого опьянения, нетрудно прочитать и явную злость.
Зэки приседают от возмущения.
– Ё!… – главарь смотрит с ненавистью на Репу, – Ё… Так чего, суки эти?… Ещё и на табак глаз положили?
–Как хочешь, пахан… – отводит глаза зэк, – А табак по баракам собирать не пойду! Точняк, что порешат! Без вариантов…
Пахан с яростью глаза с потолка на Кольку, затем на Репу и подходит к группе зэков. За спиной Пахана его охрана демонстрирует ножи и «заточки».
В мешок сыплется табак…
Пахан ссыпает из собственного кисета остатки табака и прячет пустой кисет в карман.
–Держи, дружок… – с нескрываемым усилием гасит ярость во взгляде, с огромным усилием улыбается и отводит глаза – Всё, что есть! Боле нема… Заходи, если надумаешь…
– Да вы не переживайте… У нас дома… На повити… У бабушки Висти (показывает ладошками) Вот такой ещё пласт табака сохнет! Так что ещё видеться!
Чуть не подавившись слюной, рассыпается в страшном кашле Репа.
А перед глазами мальчика возникает, словно из облака, повить бабушки Висти.
… Вот Бабушка Вистя подходит к «повити». Поднимается по приставленной лесенке и, скрипя жёрдочками, ступеньками поднимается к той самой полочке, где толстым слоем лежат высушенные ещё с августа стебли табака…
Так, говоришь, до чёрта ещё табачку? – голос, словно из погреба принадлежит Пахану, но мальчик его не слышит.
Он видит бабушку, поднимающуюся на эту самую повить, и от изумления прикладывающую руки к груди. Всё видимое пространство перед ними оказывается заваленным сохнущим табаком.
– …Придёшь ещё? – из забытья его выводит голос Репы.
–А куда денусь-то… Приду, конечно… Без вас никуда! Вы мои главные покупатели!
У порога Колька неожиданно останавливается, и перед ним вдруг встаёт совершенно другая картина; лицо бабушки вдруг становится удивлённым. Она прикладывает ладошку к губам. И в этот же самый момент табак на «повити» медленно тает, превратившись в обнажённые доски…
– Чуть ли не половину скурили, гады… – подвешивая в руке мешок, бормочет он – А у бабы Висти табачка-то боле нет… Нет!
Колька недолго бредёт по тропинке. Дойдя до костра, смотрит на греющихся там красноармейцев. Вдруг на его губах снова мелькает. улыбка и тут же тает, словно стёртая прилипшей к губе снежинкой. Он лезет в кармашек рюкзака, достаёт фляжку и, открутив большую на цепочке крышку, льёт в неё, не торопясь, тягучую на морозе, прозрачную жидкость…
Ну, бог с ним, – ушастый красноармеец соглашается, – только ради всех святых… Ненадолго!
… Кранты! – Репа сбрасывает с плеч телогрейку и очерчивает перед собой круг сверкнувшей в. воздухе заточкой, – Порешу-уу суку.
Пахан, оттолкнув его от окна, прилипает к щели. Губы его бледнеют и сжимаются:
Не-е… Я его сам на ремни зашинкую! Что он опять задумал, гадёныш?
К окну по очереди прилипают один за другим остальные зэки.
А мальчик идёт к почти родному уже крыльцу и о чём-то мечтательно улыбается. Остановившись, начинает крутить головой, осматриваясь; нет ли кого? Убедившись, что кругом никого, подходит к дверям вплотную.
Затаив дыхание, по другую сторону дверей застыли двое – Пахан и Репа. В руках и того и другого по заточке. Во взглядах решимость и бешенство. Они переглядываются.
На крыльце ведь Колька? – шепчет Пахан.