А Госсовет, окруженный Первой Полицией, тем временем становился все сильнее. Новые странные задержания кажущихся немного подозрительными или тех, кто был необоснованно обвинен в надуманной связи с Сопротивлением. Конечно, у режима были противники. Противники вечной пропаганды и тотального контроля. Клеймящие Россию как страну господствующего тоталитаризма, обитель идеократии, лоно современного деспотизма. Сопротивление выбрало себе главного врага – Самого, этакую мифическую фигуру, с которой можно было сражаться тем же способом, каким Дон Кихот сражался с ветряными мельницами.
Про Самого уже лет десять ничего не было слышно, но Вадим знал, что тот отпраздновал восемьдесят третий день рождения, находится на заслуженном отдыхе в резиденции в Геленджике и оттуда руководит действиями и Госсовета, и Первой Полиции, и господина президента со всеми его подчиненными. Только человек, выведший страну из дебрей темных веков, мог продолжать ей руководить – так думал Сам, продолжая высылать приказ за приказом, наслаждаясь коктейлями в комнате аквадискотеки.
Сопротивление действовало с умом. Иногда так мастерски, что Вадиму виделось спонсирование правительства в действиях Сопротивления. Интересно, с какой целью? Чтобы люди верили в наличие соперников у режима, с которыми нужно бороться? Какие-то акции протеста, редкие демонстрации, террористические акты, о которых Вадим узнавал только по редким слухам, потому что новости постоянно зачищались. Он не стремился узнавать о Сопротивлении и искать новости о противниках режима, ему было без разницы – настолько он устал. Вадим грустно улыбнулся, высосал последние капли виски из стакана и начал печатать:
Глубокие словнокаменные дома,
опоясанные всеобъемлющими бездонными улочками.
Вокзал был полон и влажен.
Шел совсем незаметный дождик.
На вокзал вползала гусеница поезда.
Через полчаса заполненный битком поезд отправился,
а за окном мелькали блики коров на лугу.
За окном вагона мелькали домики деревень,
туман муторно стекал с гор и плыл по стеклянному воздуху.
Иной раз я видел ухмылку Бога в перинах облаков.
Иной раз – гордость природы в глыбах деревьев.
Березы звенели верхушками на ветру.
По пустой земле одиноко я шел,
хрустально вышагивая кроссовками по траве.
Кристально чисто увидел я теперь свою жизнь как одинокую кувшинку милосердия,
плывущую по реке мира.
Теперь все лицо мое источало благоговение завтрашнего дня.
Холодный летний ветер в это время догонял городские автобусы.
В лесу пахло хвоей и чистой жизнью.
Прогуливаясь взад-вперед по камням вечности, которые были покрыты космическим мхом,
я беззвучно общался с деревьями через листья.
Сладость проникала в мозг, а свобода в легкие.
Под ногами скрипели шишки радости.
Ковер трав и веток появлялся под ногами,
когда я наступал на него.
Жизнь моя теперь и всегда была одним маленьким бликом на поверхности
озера радости вселенной.
Лес обволакивал тело ветвями.
Глубина леса поглощала вены.
Лес открывался лотосом тепла.
Красота растворялась на моем зрачке.
Дождик моросил радостью,
палки елей на горах вдали походили на мохнатые спички.
Утром небо соприкасалось с землей слоем тумана.
Мир стоял на месте.
Длинные ели космоса на чистом зеркале пространства разума.
После дождя природа пахла одышкой усталости.
Напитавшись влагой, трава тянулась к солнцу.
Братство елей поддерживало камни склона.
На самой высокой скале деревья ржавели под солнцем.
Постепенно растворяясь в лесу, я стал простым
пустым предметом интерьера.
Нахождение в лесу убивает слова.
Я,
становясь теплым,
очерчивал неограниченное.
За окном прошмыгнул отряд Первой Полиции. Ищут инакомыслие среди простого народа? Или очередная облава на Сопротивление? Вадим вздохнул. Теперь людей искать легко – у каждого под кожей запястья уже шесть лет полный арсенал шпионской аппаратуры. Государство с помощью всех средств говорило о том, что чипизация была проведена для упрощения всех ежедневных действий: быстрая оплата покупок, идентификация в различных учреждениях, разблокировка автомобилей, квартир, управление бытовой техникой и так далее.