Немного погодя выглянуло солнце и осветило скалы, где отдыхал утомленный маленький отряд. Мокрая трава заискрилась мелкими капельками росы.
– Пора, – заметил рабочий.
– Отдохнем еще немного, – попросил солдат, обтирая о росистую траву распухшие ноги.
– Тогда я поразомнусь… Что-то озяб.
Поеживаясь от холода и одной рукой придерживая накинутое па плечи одеяло, а другой прижимая к себе автомат, рабочий отошел в сторону. Павел направился к женщине. Она подняла голову, и ее серые глаза холодно блеснули, встретив его взгляд.
– Откуда ты меня знаешь? – спросил он с улыбкой.
– Было время, когда ты занимался романской филологией и разглагольствовал на литературные темы, – насмешливо и враждебно ответила она.
– Это верно… А ты не из той ли компании, которая собиралась в кафе «Кристалл»?
– Нет! В ту компанию принимали только тех, кто воображал себя поэтом, а я не страдала этой манией.
– Да, так оно и было.
– Ты тогда писал бездарные стихи, – напомнила она.
– И это верно. Но тогда встречались женщины, которые сочиняли скверные рассказы.
– Да. но они по крайней мере были скромны… А ты всем расписывал, что превзошел Смирненского[53] и вот-вот догонишь Маяковского.
– Приятный самообман. – Павел добродушно улыбнулся. – Ну, а ты чем занималась тогда?
– Работала портнихой и училась в Свободном университете.
– Мы были знакомы?
– Да, как-то раз вместе ходили в Ючбунар агитировать.
– Только это ты и запомнила про меня?
– Нет! Осталось в памяти и кое-что другое. Ты был смельчаком и в наших выступлениях всегда был первым. Голова у тебя работала быстро и хорошо. Эти-то твои качества, должно быть, и помогли тебе сделаться важной персоной. Иначе за тобой не послали бы четырех человек из штаба, которым пришлось шататься всю ночь.
– Очень жалею, что это задание пришлось выполнять тебе.
– Я тоже. Противно было ждать, пока ты наговоришься с той женщиной. Ты разве не слышал сигнала?
– Нет.
– Странно.
– Ничуть не странно. Та женщина рассказывала мне, как погиб мой брат.
– Значит, я ошибаюсь. – Варвара язвительно усмехнулась, – А я было подумала, что она твоя любовница.
– Неприятно, если товарищи тоже так подумали.
– Успокойся! Ее видели только Мичкин и я. Товарищи остались в лесу, а я отправилась на разведку.
– Судя по всему, ты отличная разведчица.
– Вовсе нет. Просто я самая бесполезная. Если бы мы наткнулись на засаду, то поймали бы только меня.
– Теперь ты скромничаешь. Ты в чьем отряде?
– В отряде Динко.
– Что с ним произошло?
– Он теперь похож на тигра, которого превратили в щенка. И все это по милости Лукана.
– Я бы тоже поступил, как Лукан.
Женщина отвернулась и посмотрела на рабочего, который стоял на карауле. Солнце уже поднялось над скалами, но капли росы все еще сверкали в траве. Прозрачный голубоватый туман, заполнявший долины, стал рассеиваться. Из леса сильней потянуло запахом папоротника и смолы. Солдат и Мичкин крепко спали.
– А другого оружия у тебя нет? – спросил Павел.
Женщина пренебрежительно взглянула на маленький никелированный револьвер, висящий у нее на шее. Точь-в-точь такими револьверами пользуются герои кинофильмов в сценах салонных убийств.
– Другого нет, – хмуро ответила она.
– Ты носишь его, как драгоценность.
– А он и вправду драгоценность. Четвертая часть наших людей почти безоружна.
– Ну, оружие мы скоро раздобудем, – уверенно сказал Павел.
Она презрительно промолчала, очевидно считая его слова пустым хвастовством.
– А что было потом? – спросила она внезапно.
– Когда «потом»?
– После романской филологии и прочего?
– Ничего. Из Аргентины меня выслали, затем я участвовал в испанской войне.
– А сейчас ты вернулся из Советского Союза?
– Да, – сухо ответил он. – Но об этом болтать по следует.
– Никто и не собирается болтать, – сердито буркнула Варвара.
Она поморщилась и встала. Со скалы спускался бывший табачник с одеялом на плечах.
– Хватит, – сказал он и, растолкав заснувшего солдата начал свертывать свое одеяло.
Солдат в свою очередь принялся трясти Мичкина, а тот, проснувшись, громко вскрикнул, схватился за винтовку и подскочил. Глядя на него, все покатились со смеху – пробуждение Мичкина, как видно, всегда служило им развлечением. То была одна из редких минут, когда партизаны смеялись. А смеялись все, даже Варвара, и ее блестящие пронзительные глаза улыбались весело и задорно. Так, наверное, смеялась эта женщина до того, как начались гонения на евреев и она нацепила на шею маленький никелированный револьвер.
Мичкин поднялся, насупившись, и что-то проворчал, раздосадованный смехом товарищей. Немного погодя все начали спускаться в долину, следуя друг за другом в боевом порядке. По-прежнему во главе отряда шел Мичкин. Когда они спустились на дно долины, он снова повел товарищей в гору к верховьям речки, придерживаясь какой-то едва видимой тропки. Русло поднималось круто вверх, становясь все более каменистым. Наконец тропка исчезла совсем. Мичкин остановился.
– Разувайся – и по воде! – хрипло скомандовал он.
Лица у всех вытянулись, но никто не сказал ни слова. Павел догадался, что партизанский лагерь где-то недалеко. Ведь к нему не должно быть никаких следов. Начался трудный и утомительный подъем по руслу бурливой реки. Вода была холодная как лед. Между шаткими, скользкими камнями шныряли форели и плоские водяные червячки. Солдат рукой поймал форель и положил ее в сумку. Павел брел по воде, сутулясь и стиснув зубы; узелок он нес под мышкой. От ледяной воды нестерпимо ломило ноги. Они посинели и застыли, а вскоре так онемели, что он перестал чувствовать, на что наступает. Бывший табачник глухо стонал. Варвара и солдат отстали. Один лишь Мичкин бодро шагал вперед, словно ходьба в ледяной воде ничуть его не затрудняла. Спустя четверть часа он обернулся и так же громко и хрипло крикнул:
– Вылезай!
Один за другим все выбрались на берег и, усевшись на припеке, стали обуваться. Павел оглянулся, ища глазами Варвару. Она скорчилась и тихо стонала, оттирая посиневшие ноги. Однако Павел не подошел к ней, зная, что это вызовет ее раздражение.
– Лагерь тут, близко, – сказал рабочий, поднимаясь и морщась от боли в ногах. – Незачем делать привал.
Мичкин повел отряд дальше. Он свернул в сторону и, отойдя от реки, направился вверх по отлогому горному лугу, усеянному валунами и кустами можжевельника. На открытом месте у всех сразу стало легче на душе. Гнетущий сумрак и сырость ущелий сменились ярким солнцем и теплом. Ослепительно сияло безоблачное небо, а из трещин в скалах выглядывали эдельвейсы. Вдали голубела снежная вершина. Было тихо, светло и радостно. Казалось, что гнет и насилие остались где-то далеко позади. Павлу хотелось запеть, но он сдержался, чтобы не вызвать неудовольствия товарищей.