Товарищ из городского комитета печально покачал головой.
– Плохо!.. – промолвил он. – Кому нужны теперь эти сообщения?
Из-за них-то все и произошло. Товарищи наверху ссорятся, играют в исключения из партии, а мы тут страдаем…
– Оставим это, – сказала Лила, поняв, что товарищ из городского комитета разделяет взгляды Заграничного бюро и Павла. – Здесь арестованная устояла, но неизвестно, будет ли она молчать и в Софии…
– Раз выдержала здесь, выдержит и там, – отозвался он.
– А если все-таки выдаст меня? Не лучше ли мне временно перейти на нелегальное положение?
– Нет! – возразил пожилой товарищ из городского комитета. – Перейдя на нелегальное положение, ты сама признаешь себя виновной, а твоего отца забьют до смерти… Не надо убегать от опасности – держись до конца, и все!.. Нелегальных и так много. Партия не успевает находить им квартиры.
– А если меня арестуют?
– Все отрицай… Это единственный способ спастись самой и спасти лас.
Он испытующе посмотрел на Лилу. Голубые глаза ее ледяным блеском выразили суровое молчаливое согласие.
– Когда вы осуществите решение относительно Степана и Макса? – спросила она, помолчав.
– Там видно будет, – уклончиво ответил товарищ из городского комитета и нахмурился. – Макс и Стефан хорошо работают здесь, в городе… У нас есть дела поважнее, чем потакать прихотям Лукана.
– При чем тут прихоти Лукана, товарищ? – резко прервала его Лила. – Как можно так говорить? Речь идет партийном решении, которое мы должны выполнить. Пожилой товарищ бросил на нее строгий взгляд. В его морщинистом лице, седых бровях, ясных, хотя и старческих глазах были достоинство и гнев, которые привели ее в смущение.
– Не читай мне нотаций! – промолвил он. – Лукан – это еще не партия… Я всегда буду так говорить. Партия существовала прежде, чем родился Лукан, и мы с твоим отцом принадлежим к здешним ее основателям! Так что о партии ты не беспокойся. Я о ней думаю побольше тебя. Лила покраснела.
– Не думал я, что ты так смотришь на проблемы, о которых мы спорим, – сухо добавил он.
Лила опять покраснела.
– Из-за Павла Морева? – гневно спросила она.
– Из-за партии! – спокойно ответил товарищ из городского комитета.
Через несколько дней инспектор отменил свой приказ активистам расписываться в участке, и напряжение ослабело. Рабочий квартал постепенно успокоился. Снова на первый план выступили повседневные заботы о пище, о топливе, о том, чтобы найти хоть какую-нибудь работу. Активисты возобновили свою деятельность, которая, подобно кислоте, медленно, но верно разъедала устои старого мира. Зато прекратились дерзкие коммунистические вылазки в центре города. У полиции были теперь лишь мелкие неприятности с листовками и происшествиями в гимназии.
Прошел почти месяц после облавы, а Лила по-прежнему вела себя очень осторожно. Она не встречалась с товарищами из городского комитета – только с активистами, работавшими на складах. Может быть, Варвара выдала ее, а полиция ничего не предпринимает по каким-то своим соображениям. Может быть, инспектор пользуется тактикой «щупалец» – сам молчит и при помощи провокаторов наблюдает за людьми, с которыми Лила встречается чаще всего. Но и эта опасность отпала. Мало-помалу Лила убедилась, что агенты не следят за пей непрерывно, а когда начинают следить, делают это до смешного неловко. Все это придало ей смелости, и она пошла на встречу с Иосифом, которая рассеяла последние ее тревоги.
Встреча состоялась зимним вечером в районе вокзала. Дул ледяной ветер, вид пустынных улиц наводил уныние и тоску, на черном небе поблескивали холодные звезды. Узнав друг друга при свете уличного фонаря и удостоверившись, что никто за ними не следит, Иосиф и Лила пошли навстречу друг другу. Лила дрожала от холода в своем легком пальтишке, а Иосиф был в теплом пальто па меху и меховой шапке. Агроном по специальности, он работал в министерстве земледелия, используя свои командировки в эти места для партийной работы. У него были крупные черты лица, глаза как миндалины и толстые губы. Щеки его казались сизыми от густой черной растительности, хотя брился он каждый день. Он всегда хмурился, удрученный боязнью ареста и разными служебными заботами. Лила пошла рядом с ним.
– Угрозы провала нет, – лаконично сообщил он, – Варвара па свободе… Товарищи организовали ее лечение.
– Вы уверены, что она никого не выдала? – осведомилась Лила.
– Уверены. Арестов нет.
– Здесь тоже, но тревога была большая.
Иосиф промолчал. Он выплюнул погасший окурок сигареты и сейчас же закурил другую.
– Мы тут на волоске висели, – сказала Лила.
– Ладно, довольно плакаться, – грубо оборвал ее Иосиф. – Всюду опасно… Ты что думаешь – по головке вас будут гладить?
– Этого я не думаю, но скажи товарищам, чтобы лучше выбирали, кого посылать… Зря здоровье Варвары погубили.
– Мы знаем, что делать. Ты сообщила решение о Стефане и Максе?
– Сообщила.
– Выполнили?
– Вероятно.
– То есть как – вероятно?… Да или нет?
– Ах, боже мой, неужели это самое главное, что тебя должно интересовать у нас? Я из-за всех этих событий не виделась с товарищами из городского комитета.
– Значит, дрожишь от страха и не интересуешься партийной работой?
Голос Иосифа звучал сердито, сурово.
– Послушай, – тихо сказала Лила. – Ты невозможный человек. Этак ты ни с кем не сработаешься… Я прошу, чтобы меня освободили от связи с тобой.
– Сообщу товарищам об этом твоем капризе.
Теперь в его голосе слышалась злость. Он расстегнул шубу и стал что-то искать во внутреннем кармане пиджака.
– У тебя есть еще что-нибудь для меня? – сухо осведомилась Лила.
– Есть.
Опасливо оглянувшись по сторонам, он сунул ей в руку несколько свернутых листов бумаги.
– Что это?
– Директивы о подготовке к стачке. Написаны симпатическими чернилами. Пускай как следует изучат и сейчас же уничтожат.
Лила сунула листки в карман пальто. Иосиф сообщил коротко и точно дату, место и пароль следующей явки, потом сразу отошел от Лилы и направился в гостиницу. Даже «до свидания» не сказал.
От вокзала донесся свист паровоза; где-то лаяли собаки; стекла в окнах ближней корчмы запотели, за ними гнусаво скулил старый патефон.
Лила шла домой, крепко сжимая в кармане листочки с директивами о стачке.
Опять наставления, опять бумажные подробности, опять мертвые, строгие, мелочные правила, точно устанавливающие, с кем работать, с кем – нет!.. Опять недоверие к каждому, кто критикует идейную платформу стачки, кто предлагает новый способ действия, кто заходит в корчму, ухаживает за девушками, бывает на вечеринках… Как будто тому, кто стремится бороться за коммунизм, надо сначала отказаться от всех радостей, повернуться спиной к жизни и взять твердый, прямой курс на смерть!..
Лила понимала, что преувеличивает и раздувает свои опасения, но в душе ее все-таки разгорался неясный протест против этих бумаг, которые она сжимала в руке, против хмурого Иосифа, против невидимого и таинственного Лукана, который без устали приказывает, напоминает, проверяет, карает по самым неожиданным, пустяковым поводам. Что-то в партии не в порядке! Что-то отдаляет ее от жизни, от людей, от потребностей борьбы, от самой основы марксистско-ленинского учения!.. Что же именно? Лила старалась, но не могла понять. Она видела только конкретные проявления всего этого, но была не в состоянии добраться до источника ошибок, до их первопричины. Может быть, Павел прав?… Может быть, Центральный Комитет действительно извращает большевистские принципы, ставит перед партией невыполнимые в данных условиях задачи, распыляет ее силы, посылает ее па бесполезную и гибельную борьбу, ведет ее к полному отрыву от масс?… Может быть, товарищи из высшего руководства и впрямь узколобые сектанты, неспособные мысленно охватить всю сложность жизни, осознать важные и существенные явления действительности? Может быть, они в самом деле слепые фанатики, лишь подающие пример героизма, но не умеющие добиваться реальных завоеваний в борьбе?… Может быть, в самом деле неправильно порывать с Заграничным бюро? Ведь даже самым простым, необразованным членам партии ясно, что стачка не может приобрести массовый характер, если она не будет подготовлена и проведена на основе широкой идейной платформы. Старшие товарищи, основавшие партию в тесняцкие времена, люди, обладающие большим опытом и закаленные в борьбе, мало-помалу отходят от партийной работы, так как не могут согласиться с директивами, исходящими от высокомерных и хмурых молодых людей, которые презрительно называют старших «тесняками». У Павла – заслуги в прошлом, блестящий ум и способность разбираться в сложных вопросах, однако он исключен из партии за то, что пошел против Лукана. До недавнего времени выдвигался лозунг, требующий «давать отпор» полиции – отпор героический, но бесполезный. Кому это нужно?… Как будто цель борьбы в том, чтоб бить себя кулаком в грудь. А ведь эта манера – попусту бить себя в грудь – еще чувствовалась в подготовке, в выполнении и последствиях каждого выступления!