— Я был пьян. Я не знал, что делаю.
— Нед, давай не будем спорить. Я же сказала тебе, что это не имеет значения.
— Тогда почему ты ко мне так несправедлива?
Ева сидела у большого стола с внушительного вида чернильницей. Нед положил ладонь на ее руку. Они говорили по-английски, а этот язык не понимал маленький судья.
Кашлянув, он отвернулся и стал демонстрировать усиленный интерес к картине, висевшей над книжным шкафом. Рука Неда сжала пальцы Евы, которая внезапно подумала, не могут ли ее принудить вернуться к мужу.
В каком-то смысле Нед говорил правду, При всем его уме и очаровании он не осознавал свою жестокость, словно маленький мальчик.
Жестокость — даже полукомическая «душевная» жестокость, которую Ева всегда презирала как ханжеский трюк, — могла бы послужить основанием для развода. Но обвинение в адюльтере было быстрой и эффективной мерой. Его оказалось достаточно. В семейной жизни с Недом были эпизоды, в которых Ева не стала бы признаваться даже под угрозой смерти.
— Брак, — произнес судья, обращаясь к картине над шкафом, — единственное счастливое состояние для мужчины и женщины.
— Ты дашь мне еще один шанс, Ева? — спросил Нед.
Один психолог как-то сказал Еве на вечеринке, что она больше любого из его пациентов поддается внушению. Но в ситуации с Недом она оказалась недостаточно внушаемой.
Прикосновение Неда оставило ее равнодушной и даже вызвало негативную реакцию. Конечно, он по-своему любил ее. На какой-то момент Еву одолело искушение ответить «да» и избавиться от всей суеты. Но согласиться только из слабости и стремления избежать лишних хлопот означало бы возвращение к Неду, его друзьям и тому существованию, при котором постоянно чувствуешь себя в грязной одежде. Ева не знала, смеяться ей, глядя на бакенбарды судьи, или разрыдаться.
— Очень сожалею, — ответила она и поднялась.
Судья повернулся с проблеском надежды на лице:
— Мадам говорит…
— Нет. Это не сработало, — сказал Нед.
На секунду Ева испугалась, что он что-нибудь разобьет, как часто делал во время ссор. Но даже если у него было такое желание, то оно прошло. Нед стоял, глядя на нее и позвякивая монетами в кармане. Он улыбался, демонстрируя крепкие зубы. В уголках его глаз обозначились крошечные морщинки.
— Ты все ещё влюблена в меня, — заявил Нед с наивной уверенностью, свидетельствующей, что он и сам верит произнесенному.
Ева подобрала со стола сумочку.
— И более того, я намерен доказать это тебе, — добавил Нед. При виде выражения ее лица он улыбнулся еще шире. — О, не теперь! Тебе нужно время, чтобы остыть или, напротив, разогреться. Но когда я вернусь…
Он не вернулся.
Решив выбить оружие из рук соседей, но в то же время опасаясь, что они скажут, Ева осталась в Ла-Банделетт. Но ей незачем было беспокоиться. Никого не волновало то, что происходит на вилле «Мирамар» по рю дез Анж. Над местечками типа Ла-Банделетт — которые живут только ради краткого курортного сезона, а также английских и американских визитеров, проигрывающих деньги в казино, — царил вакуум любопытства. На рю дез Анж Ева никого не знала и никто не знал ее.
С приближением лета все больше народу стекалось в Ла-Банделетт, чьи разноцветные домики с фронтонами напоминали город в фильмах Уолта Диснея. Воздух был напоен ароматом сосен, открытые экипажи тарахтели по широким улицам. Неподалеку от казино располагались два больших отеля, «Донжон» и «Бретань», с яркими навесами и торчащими на фоне неба псевдоготическими башенками.
Ева держалась подальше от казино и баров. После полной напряжения и головной боли жизни с Недом Этвудом она нервничала и скучала — это было опасным сочетанием. Еве было одиноко, но она сторонилась компаний. Иногда она играла в гольф — рано утром, когда на поле еще никого не было, — или ездила верхом среди песчаных дюн у моря.
А потом Ева встретила Тоби Лоза.
Семейство Лоз тоже проживало на рю дез Анж прямо напротив нее. Белые и розовые дома стояли среди маленьких, обнесенных оградой садиков на короткой улочке, настолько узкой, что можно было заглядывать в окна на другой стороне. Это вызывало беспокойные мысли.
Во время жизни с Недом Ева несколько раз замечала людей, живущих напротив. Пожилой мужчина — он оказался сэром Морисом Лозом, отцом Тоби — один или два раза посмотрел на них строго и словно озадаченно. Его аскетичное, но добродушное лицо запечатлелось в памяти Евы. В том же доме жили рыжеволосая девушка и веселая пожилая женщина. Но самого Тоби Ева никогда не видела вплоть до того утра на поле для гольфа.