Максимилиан машинально перекрестился.
Этот неосознанный жест удивил его самого – ведь он, ученик Руссо, не верил в Иисуса Христа, он верил только в Разум, Справедливость, Просвещение, в крайнем случае – в некое Верховное Существо... Но вот стоило ему испугаться – и христианские привычки тут же вылезли наружу. Хорошо, что его не видел никто из знакомых по якобинскому клубу, его подняли бы на смех...
Робеспьер прибавил шагу, чтобы поскорее миновать кладбище.
И тут в проеме ворот показалась высокая фигура, закутанная в длинный черный плащ, с суковатым посохом в руке.
Рядом с незнакомцем шла собака – крупный черный пес с горящими, как угли, глазами.
– Остановитесь, месье! – проговорил этот незнакомец голосом глухим и сильным.
Робеспьер хотел было еще прибавить шагу – но ноги его не слушались, они словно налились свинцом. Незнакомец поравнялся с ним и остановился, не говоря ни слова.
– Не знаю, что вам угодно, месье. – Робеспьер заметно нервничал и от этого начал даже заикаться, чего с ним прежде не случалось. – Не знаю, что вам угодно, но только вы зря меня остановили. У меня нет денег, нет вообще ничего ценного...
– Да вы меня никак приняли за грабителя? – незнакомец глухо засмеялся. – Бывает же такое!
Только теперь Максимилиан осмелился поднять на него глаза – и страх его удвоился. На голову незнакомца был накинут капюшон – и под этим капюшоном не было видно ни глаз, ни рта, как будто у незнакомца вовсе отсутствовало лицо. Из-под черного капюшона на Робеспьера смотрела сама тьма, глухая и непроницаемая.
– Кто вы?! – спросил Максимилиан, чувствуя, как волосы под его париком шевелятся от страха.
– У меня много имен, – ответил тот насмешливо. – Если даже у тебя их целая вереница – Максимилиан Франсуа Мари Изидор де Робеспьер... или ты предпочитаешь не использовать эту дворянскую приставку «де», которую так любили твой дед и отец, предпочитаешь, чтобы тебя называли «гражданин Робеспьер»?
– Вы знаете мое имя? – удивленно переспросил депутат.
Страх немного отпустил его сердце.
Если этот таинственный незнакомец знает его по имени, он не может быть простым ночным грабителем... Впрочем, он и не похож на простого грабителя!
– Неужели я похож на простого грабителя? – произнес глухой голос из-под капюшона, словно незнакомец прочитал мысли Робеспьера. – Как ты полагаешь, Жан-Жак?
Эти слова явно были обращены к черному псу, и тот сердито зарычал, как бы отвечая на слова хозяина.
– Жан-Жак считает, что я ничуть не похож на вора!
– Я тоже считаю, что не похожи! – подхватил Робеспьер, мучительно стыдясь собственного дрожащего голоса, собственного страха, собственного унижения.
– А если так – отчего же ты так испуган? – не унимался незнакомец.
– Что вы, я ничуть не испуган! – возразил Робеспьер. – Однако позвольте поинтересоваться, месье, что вам угодно? Вы хотите о чем-то меня спросить?
– Тебя? Спросить? – Незнакомец, казалось, был удивлен. – Обычно мне задают вопросы, и иногда я на них отвечаю... Нет, Максимилиан, я хочу предложить тебе помощь.
– Помощь?! – Робеспьер совершенно растерялся. – Какого рода помощь вы имеете в виду? Если денежную, то я ни в чем не нуждаюсь...
– Да-да, я знаю... – В голосе незнакомца прозвучала откровенная скука. – Я знаю, что твои потребности очень скромны. Тесная комната, узкая одинокая постель, кусок хлеба, бокал скверного вина – какая скука! Впрочем, я тебя ничуть не осуждаю!
– Не осуждаете? – Робеспьер невольно разозлился. – Как можно осуждать скромность и добродетель?
– На этот счет у всех могут быть свои мнения, – незнакомец отмахнулся от его слов, как от жужжания назойливой мухи. – Говорю же, я не имею ничего против твоей скромности. Тем более что у тебя есть качество, которое я очень ценю в людях. Ты любишь справедливость...
– Что же в этом дурного, месье? – воскликнул Робеспьер. – Справедливость – это высшая добродетель!
– Справедливость? – незнакомец снова произнес это слово, как будто пробуя его на вкус. – Справедливость, мой друг, – это всего лишь яркая обертка для горькой пилюли, красивая маска, которую надевают на себя зависть и ненависть, когда хотят обмануть простаков! Спросите первого встречного, спросите случайного прохожего, что он считает справедливым, – и всякий ответит вам, что справедливо, когда ему, именно ему, принадлежит все самое лучшее, все самое дорогое и прекрасное, и напротив – несправедливо, когда это принадлежит его соседу, его знакомому. И высшей справедливостью всякий посчитает отнять имущество у соседа и присвоить себе. Но дайте любому босяку, любому нищему санкюлоту богатый дом, красивую одежду, золотую посуду – и он сочтет это весьма справедливым и готов будет убить всякого, кто попытается все это у него отнять. Ибо такова человеческая природа: всякий считает справедливым отнять чужое и присвоить это себе. Не только имущество – справедливо присвоить также чужую жену, чужую славу, чужую честь, чужую доблесть. Если бы это было возможно, – считали бы справедливым присвоить чужую молодость, чужой талант, чужое здоровье, чужую красоту...