Оставалось последнее: Митя торопливо набросал Олесе записку, положил у кровати, сверху положил ключи, еще раз одними губами тихо чмокнул ее в щеку и торопливо вышел из квартиры, легонько прикрыв дверь.
На улице было холодно и безлюдно, сделав три шага, Митя вдруг поскользнулся и полетел на асфальт.
«Черт, только бы не сломать себе чего-нибудь перед космодромом!» — мелькнула в голове отчаянная мысль.
Но он не упал — его мягко подхватили с двух сторон, поставили на ноги и понесли вперед. Митя испуганно покрутил головой — его несли двое очень крепких людей, а третий распахивал дверь большого черного джипа.
— Что… — начал Митя, но ему крепко закрыли рот ладонью в перчатке.
— В машину, — негромко скомандовал кто-то над ухом. — Босс хочет с тобой поговорить.
Всю дорогу Митя боялся, что его завезут в какой-нибудь глухой лес, там привяжут к дереву и убьют после пыток. Но его везли в центр города. Машина остановилась на подземной стоянке, Митю почти силком выволокли из кабины и затащили в лифт. Лифт был служебный, грузовой — запустили его, приложив электронную карту. Лифт ехал вверх долго, и когда заложило уши, Митя догадался: он снова в том самом небоскребе, где они с Олесей вчера ужинали. Из лифта Митю пронесли по ковровой дорожке, так что он едва успевал перебирать ногами, внесли в здоровенную резную дверь, и за ней оказался шикарный кабинет, где в полумраке со стен глядели ружья и охотничьи трофеи: здесь были несколько оленьих голов, пара кабаньих. Дальнюю стену почти закрывала огромная медвежья шкура с головой и лапами — распростертая и раскатанная, как рыбка желтый полосатик. Под шкурой на диване сидел и курил кальян хрупкий пожилой человек, абсолютно лысый, с закрытыми глазами. Его лицо покрывала страшная сетка глубоких морщин, а может, шрамов — в полумраке Митя разглядеть не мог.
Сопровождающие без слов оставили Митю перед человеком, почтительно отошли и встали сзади.
В кабинете царила тишина, лишь изредка булькал кальян и сладко пахло яблочным дымом. Человек словно не замечал Митю, а Митя боялся пошевелиться, потому что чувствовал — те, кто привез его сюда, тоже стараются не шевелиться. Наконец человек с морщинистым лицом пожевал губами, выпуская клубы пара, отложил мундштук, откинулся на спинку дивана и приоткрыл глаза. Он кинул брезгливый взгляд на Митю и заговорил. Голос у него оказался точно под стать лицу — густой, шероховатый и дребезжащий, словно в звуковых морщинах.
— Димочка, — просипел он устало. — Где моя машина?
Хрип лился в пространство, но Митя понимал, что обращается этот страшный человечек именно к нему. Не вызывало вопросов, откуда он знает имя, и о какой машине речь.
— Если вы о старинной машине, то мне её… — начал Митя, но человечек слабо приподнял ладонь, и в комнате слово зазвенела тишина.
— Я разве просил объяснений? — произнес человечек и брезгливо пожевал губами. — Адрес, Димочка. Где ты оставил ее?
К счастью, ответ на этот вопрос у Мити был с собой. Он порылся в кармане и вытащил листок, где Олеся писала телефон тракториста Пашки. Из-за митиной спины неслышно шагнул один из охранников, взял бумажку, и Митя услышал, как он выходит из кабинета, скрипнув тяжелой дверью. В кабинете снова стало тихо.
— Я не знал, что машина ваша, — пробормотал Митя как нашкодивший ребенок.
— Что у него с головой? — вдруг насторожился человек, обращаясь к охранникам. — Вы его за волосы драли?
— Никак нет, у него такое и было! — послышался ответ. — Мы ж не звери, бить без приказа…
— У меня прическа такая, — растерянно сказал Митя.
Человек ничего не ответил и снова взялся за мундштук. Он долго пыхтел и выпускал клубы яблочного дыма, а Митя тоскливо прижимал локтем левый карман куртки, где лежал бутерброд. «Успею дернуться и откусить, если что-то страшное начнется… — думал он. — Да, я поклялся здоровьем мамы, но мои похороны ей уж точно не прибавят здоровья, так что если выбирать…»
— Ты любишь свою маму, Димочка? — вдруг спросил человек, словно услышав его мысли. — Ты оглох, что ли? Маму свою, на Садовой одиннадцать любишь, спрашиваю?
— Да, — сказал Митя.
— Это ты правильно делаешь, — ответил человек и снова затянулся кальяном, делая большие паузы. — Вот и я… свою маму… люблю. Хотя она… сложный человек… как ты уже видел…
— Я правильно понял, что это ваша мама… — начал Митя, но человек предостерегающе поднял ладонь.
— Когда я говорю, Димочка, все молчат, — объяснил он. — Когда я задаю вопрос, отвечают. Если понял меня — кивни.