Крюков извлек пистолет и двинулся на передовую линию осады. Он остановился, укрывшись за толстым бетонным блоком. Здание мясохладобойни открывалось отсюда как на ладони. Дальше начиналось простреливаемое пространство.
— Теперь можно и поработать, — сказал Крюков. — Братва, делай как я!
С этими словами он повернулся в сторону склада-холодильника и выпустил по его окнам все восемь патронов своего штатного "макарова". Потом сменил магазин на запасной и повторил процедуру.
— Ты чего, командир, с цепи сорвался? — поинтересовался у сыщика высокий худой опер из его группы.
— Долго объяснять, Пастор, но советую сделать тоже самое.
Спорить с ним никто не стал. Пастор, а за ним и остальные члены опергруппы последовали примеру старшего. Знали — старик Крюков плохого не посоветует. Стены склада покрылись новыми дырками, брызнула штукатурка. Со звоном вылетела пара чудом сохранившихся стекол. Бойцы в милицейской форме и бронежилетах смотрели на сыщиков с недоумением — с чего вдруг такая активность? Неужели где-то уже успели нажраться и теперь развлекаются?
Со стороны подъехавшего начальства раздался грозный окрик.
— Что у вас тут за шум? Все сюда бегом!
В безопасной от выстрелов зоне уже вовсю суетились прибывшие с генералом заместители и адьютанты. Сам генерал с кряхтением вылез из темно-синей "ауди" и махнул рукой.
— Эй, поставьте там шлагбаум. Или майора посообразительнее. Чтобы сюда никто ни ногой!
Затем обратился к полковнику Галкину.
— Сергей Иваныч, соберите-ка мне узкий круг ограниченных людей.
Сыщики убрали оружие и неохотно потянулись строиться. Генерал Альпенгольд переминался с ноги на ногу, словно сгорал от нетерпения справить малую нужду.
Он окинул орлиным взором окрестности и с нескрываемым удовольствием втянул носом горелый вонючий воздух.
— Ну что, гвардейцы, как тут у вас атмосфера? — радостно поинтересовался он.
— Как в костер нассали, гражданин начальник! — так же бодро отрапортовал Пастор.
— Добре, добре! — генерал Альпенгольд никогда не слышал, того что ему говорили подчиненные.
Он прошелся вдоль нестройного ряда оперативников и окинул их неодобрительным взглядом.
— Свистки во всех есть? Проверю. Сколько вас?
— Десять человек! — доложил Крюков.
— А должно быть?
— Шестеро!
— Так…. - генерал с видимым усилием посчитал в уме. — А где еще трое? Даже четверо! Разберитесь.
Под плохо сдерживаемый смех генерал еще раз, неодобрительно ворча, прошелся перед строем.
— Как вы готовите людей к операции, если даже прически не проверили? — раздраженно бросил он полковнику Галкину и ткнул пальцем в стоявшего с краю младшего опера Греку. — Вот у вас, Папасраки… Папастраки, грива как… у овцы. Скоро рычать начнете.
Потом столь же укоризненно взглянул на гиганта Птенчика с его коротко остриженной "под кирпич" "ботвой".
— А у вас, товарищ лейтенант, прическа хуже, чем у Котовского.
Птенчик застенчиво покраснел. Генерал же продолжал придирчиво строго досматривать личный состав. Следующим в ряду оказался старый опер Гаврилов, считавший дни до пенсии. Если Крюков одевался небрежно, но пижонски, то Гаврилов выглядел и небрежно, и неопрятно. Друзья звали его Грязным Гарри, но только за глаза, так как мужик он был мировой.
На Альпенгольда Грязный Гарри действовал еще хуже, чем Крюков. Или, как выражался сам генерал, как красная тряпка на Чубайса.
— А вы, Гаврилов, опять с красным носом, как соленый огурец? И опять с запахом цикория? Запомните, водка пахнет не цикорием, и не спиртом, а тюрьмой! Ваши личные злоупотребления не должны отражаться на общих успехах в работе!
Грязный Гарри уставился в сторону с видом распекаемого двоечника. Генерала это возмутило.
— Что у вас за выражение на лице, Гаврилов? Ботинки нечищеные, брюки мятые, морда небритая. Как пятилетний, честное слово! Это же не морда, а прямо харизма какая-то! Где вы там смотрите, Гаврилов? Вы здесь или там? Там вам не здесь! Немедленно прекратить мне злоупотреблять! И чтобы запаха цикория я у вас больше не видел!
Брезгливо поморщившись, генерал счел дисциплинарную часть законченной и обратился к полковнику Галкину.
— Сергей Иваныч, доложите обстановку.
Полностью выговаривать богоизбранное отчество полковника Альпенгольд считал для себя излишним.
Сергей Израилевич кротко вздохнул и приступил к изложению диспозиции. Генерал внимательно слушал, иногда кивал головой, вставляя замечания.