Выбрать главу

Олег пожевал кусок шашлыка и постарался сменить тему разговора.

— Если хочешь, могу тебя на медведя сводить. Я тут неподалеку полянку держу, овсом засеянную. Только ты не храпишь? А то в прошлом году меня наш мэр, Горкин, с этой медвежьей охотой совсем достал. Пришлось его взять. Сели мы с вечера в засидке, ждем, когда медведь появится. Пока ждали, Горкин заснул как Брежнев на политбюро. Причем сначала только храпел, а потом еще и пердеть начал на весь лес.

— И что же, медведь так и не пришел? — рассмеялся Крюков.

— Почему? Приходил. Мы, когда утром из засидки спустились, под деревьями огромную кучу медвежьего дерьма нашли. А ты ружьишко-то не прихватил с собой?

— Нет, только удочку, — ответил Крюков. — Стрельбы у меня и в рабочее время хватает.

— А у меня целый арсенал, — похвастался Олег. — Если что, поделюсь.

Он посмотрел на часы, достал мобильник и пощелкал кнопками. Послушал.

— Странно, Юлька до сих пор так и не позвонила. И ее телефон отключен. Может карточка кончилась?

Кругом царила первобытная тишина и умиротворение. Но странное тягостное ощущение не отпускало Крюков. Он знал это ощущение. Обычно оно предвещало беду.

* * *
* * *

Звонок на двери Скутера на сей раз не работал и Юлька громко постучала в обожженную окурками и покрытую непристойными надписями дверь. Потом еще раз. Наконец после долгой паузы из-за двери послышались шаркающие старческие шаги. Это был хозяин притона.

— А где Игорь? — спросила Юлька.

— Там, в комнате, — Скутер, вяло переставляя ноги заковылял по темному коридору.

— Накатились уже? — с подозрением спросила Юлька.

— Да где там, — махнул рукой Скутер. Как вчера продуплились, так ни в одном глазу, скоро кумарить начнет.

— А чем воняет?

— Это мы косячок дури забили. Хочешь курнуть?

— Обойдусь, — отрезала Юлька и вошла в комнату.

Игорь поднял на нее пустые выцветшие глаза. Узнал не сразу.

— А, это ты? Представляешь, купил у цыган дури. Божились, что "чуйка". А оказалось — беспонтовка голимая, бурьян…

Юлька поняла, что это сейчас для Морозенка является главным в жизни.

— Принесла? — спросил он.

— Да, держи, — она протянула ему две упаковки оранжевых таблеток.

Морозенок схватил их, поднес к глазам и долго читал, шевеля губами.

— "Тарен", — наконец облегченно произнес он. — Порядок. Знаешь, от чего эти пилюльки? От радиации. Имей в виду, я только ради тебя "на аптеку" сажусь. Чтобы с иглы спрыгнуть. Сразу ведь в полную завязку идти нельзя. Крышу сорвать может.

Морозенок говорил убедительно, наверно при этом даже сам себе верил. Но Юлька знала, что он врет. Пока он морочил ей голову прожектами о том как перейдет на более легкие наркотики, а потом и совсем спрыгнет с них, Скутер высыпал в ложку маленький пакетик белого порошка, плюнул и принялся греть раствор на огне зажигалки. Его руки, сплошь покрытые "дорогами" от множества уколов, тряслись как с похмелья. Наконец он не выдержал и позвал.

— Эй, Мороз, подсоби, а то просыплю. Кумарит меня, сил нет. Давай сам.

Юлька повернулась и пошла к двери.

— Постой! — позвал ее Морозенок.

— Чего тебе еще надо? — не скрывая раздражения спросила она.

Он смотрел на нее умоляюще.

— Понимаешь, под колесами тяга каждый раз другая бывает. Стремно это, загнуться можно. Кто-то один всегда должен сухим оставаться. Подежуришь?

Юлька в ярости швырнула в угол свою сумку и опустилась на табурет. Она дала себе слово, что в жизни больше не переступит порога скутеровой кайф-хаты.

Она видела как сначала Морозенок, а потом и Скутер укололись из одного шприца, потом приняли по десятку оранжевых таблеток каждый. Но этим дело не кончилось. Скутер вытащил из-под матраса неполную бутылку водки и они оба приняли по стакану.

— Теперь порядок, — прохрипел Скутер. — Тяги суток на трое должно хватить.

"Караулить их трое суток? Не дождутся! — твердо решила Юлька. — Часок посижу и уйду".

Она не заметила как задремала и проснулась оттого, что потеряла равновесие и чуть не упала с табуретки. Прошло гораздо больше часа. За окном начинало темнеть. Юлька встала и уже собралась уйти, как вдруг заметила странность в облике Скутера. Глаза его были открыты, причем неподвижно смотрели в разные стороны.