Главный гость отличался от товарищей высоким ростом, благородной осанкой и отсутствием одного глаза. Черная пиратская повязка придавала его облику налет романтичности.
— Тащи утюг или хотя бы кипятильник! — распорядился пират.
В его руке Крюков заметил банальный "макар". Как говаривали немцы, "вундерваффе" — "чудо-оружие". От выпущенных из него пуль народу погибло в сто семьдесят шесть раз меньше, чем от удара чугунной сковородкой. Лет двадцать назад Крюков обязательно испугался бы, увидев человека, оснащенного таким пистолетом. Но с тех пор он сильно повзрослел.
— Ага, ща, мигом найдем грелочку для клиентов! — отозвался невзрачный юноша с неопрятными сальными волосами.
И он старательно, как царский жандарм в музей-квартире Ленина, принялся шарить по шкафам и ящикам в поисках подходящих к случаю обогревательных приборов.
Третий соратник стоял с обрезом в руках и целился в лежащих на полу людей. Крюков решил, что из троих он самый опасный.
Крюков хорошо знал ублюдков такого сорта. Они готовы убивать и убивают ни в чем не повинных людей, оценивая чужую жизнь в гроши. Когда милиция вешает им хомут, они сдаются сразу, так как очень трепетно относятся к собственной жизни.
На следственном эксперименте они старательно демонстрируют как набрасывали удавку, куда били ножом, где зарыли трупы своих жертв. Простые пареньки с лицами, не обезображенными следами совести и интеллекта.
Крюков был убежден, что таких следует уничтожать без очереди, даже прежде, чем маньяков и наемных киллеров. И без всяких бюрократической волокиты на предмет отмены или введения смертной казни. Ибо на месте виднее.
Потому без малейшего сомнения сыщик размахнулся и запустил горшком в голову парня с обрезом. Он целился в висок и не промазал. С глухим стуком увесистый горшок врезался в череп налетчика. Не выдержали обе соприкоснувшиеся поверхности. С жутким хрустом ребро горловины горшка вмялось в висок, тут же само треснуло и распалось черепками. Бандит рухнул без звука. С такими травмами долго не живут.
Гибель напарника на секунду отвлекла внимание одноглазого. Но уже на второй секунде Крюков приблизился к главарю вплотную и плотно захватил его вооруженную пистолетом руку.
Каждый прием обезоруживания начинается с удара милицейским сапогом в пах. Крюков хорошо усвоил этот тезис. Он нанес сильный удар коленом своему противнику чуть повыше, в область желудка. Тот издал икающий звук и согнулся пополам. Крюков повторно ударил его все тем же коленом в сгиб локтя, отчего рука бандита сломалась в обратную сторону. Не обращая внимания на его дикие вопли, Крюков сгреб его за вооруженную кисть, повернул ствол в сторону чахлого паренька с сальными патлами и прижал парализованный болью палец одноглазого к спусковому крючку его пистолета.
С первого выстрела ему, конечно, попасть не удалось. Но, расстреляв весь магазин, одной-двумя пулями цель удалось накрыть. Чахлый даже не успел выбраться из глубокого сундука, над которым склонился в момент внезапного нападения опера. Пуля вошла ему в задницу и прошила организм параллельно позвоночнику. Может быть дошла до черепа, вскрытие покажет. Но Крюков на это не надеялся. Он был очень низкого мнения относительно "макаровских" боеприпасов. Скорее всего пуля застряла где-нибудь недалеко, в ливере.
Одноглазого бандита Крюков с понятным удовольствием воткнул головой в стену. Хрустнули шейные позвонки. На этом противники кончились. Крюков внимательно оглядел поле битвы. Тройка гостей признаков жизни не подавала. Уши не прижаты, зрачковый рефлекс отсутствует, со спины видно. Трое хозяев еще брыкались и издавали из-под слоя клейкой ленты невнятные звуки. На лице женщины был написана смесь нетерпения с чувством невыразимой благодарности.
Крюков как учтивый джентльмен занялся дамой в первую очередь. Он разрезал ее путы, после чего перешел к мужчинам. Женщина сама сорвала с себя остатки веревок и полосу скотча, заклеивавшую ее рот. Теперь ничто не мешало ей обрушить на спасителя лавину признательности. Крюкову в ожидании ее излияний даже неудобно стало.
— Моя керамическая китайская ваза эпохи Мин! Шестнадцатый век! — завопила хозяйка, склонившись над черепками горшка.
Крюков, слегка опешив, пожал плечами.
— Скажите спасибо, что не фарфор эпохи Сун или, не дай бог, Тан! Пятьсот лет для Китая — не древность, — пробормотал он.