– Я ослышался, что ли? Оксана?
– Пап, мне уже не пятнадцать, я больше не грежу большим городом. Привыкла, осела, остепенилась, – наколов на вилку кругляш помидора и толстый пласт сыра, взмахнула ей, как шпагой. – Ты же об этом мечтал?
– Что вы завелись-то? – Васька отодвинул тарелку и, погладив живот, потянулся. – Куда нужно ехать? Зачем? Нам и тут хорошо. Каждый нашел свое дело, менять уже совсем ничего не хочется…
Он говорил так медленно, лениво, что даже мне захотелось спать. Вася достал сигарету, но прикурить ему не удалось, потому что от крика папочки золотая зажигалка улетела прямо в супницу в центре стола:
– Вы сильно расстроитесь, если я скажу, что это НЕ ОБСУЖДАЕТСЯ?
Глава 7
Солнце настойчиво пробивалось в задернутые льняные жалюзи, пытаясь разбудить меня непозволительно рано – до обеда. Грубая, полупрозрачная ткань рисовала причудливые полоски по глянцу белоснежного потолка. Соседи давно проснулись: дети бросились гонять по еще сонным квартирам, взрослые зажужжали всевозможными электроприборами, загудели старыми кранами и певучими водосточными трубами, вдыхая жизнь в старый дом в центре города.
Ворочалась, накрывалась одеялом, пытаясь спрятаться от яркого солнца, и вновь провалиться в объятия сна, но момент был упущен, несмотря на то, что заснула я только под утро. Голос отца – да что я вру, – ор, крик, вой отца до сих пор вибрировал у меня в ушах.
Нет, я, конечно, видела его в подобном состоянии, но это всегда было следствием, и практически никогда не касалось ни меня, ни Васьки. Но разве мы вчера дали повод? Нет, я, конечно, не являюсь папиной дочкой, и выпорхнула из родительского гнезда еще в восемнадцать, собственно, даже не успев в нем основательно поселиться, но даже мне стало не по себе, глядя в налитые кровью глаза отца.
Естественно, я мечтала переехать отсюда, сбежав от набившей оскомину реальности, куда-то далеко, где тебя не знает каждый встречный, где ты можешь самостоятельно решить, какое впечатление произвести при первом знакомстве, где иллюзия предрешённости с грохотом разбивается о надежды. Но ведь это все юношеские, я бы даже сказала опасно-неустойчивые, романтические мечты. У меня есть работа, есть друзья, да и жизнь вполне устаканилась, перестав мотылять меня из крайности в крайность. Какой смысл все менять?
Скинув ноги на пол, еще немного понежилась, вытягивая руки к кожаному изголовью, и резко встала.
Чуть потянувшись, пробежалась взглядом по довольно просторной спальне: большое окно, задернутое полупрозрачными льняными занавесками, светлая лакированная мебель, рельефный, чуть рассохшийся паркет, и яркие, сочные элементы декора желто-канареечного цвета. Накинула халат и стала обходить квартиру.
Я очень люблю свою «берлогу». Ее высокие потолки с уцелевшей лепниной, большие окна и широченные подоконники, на которых я с замиранием сердца встречаю закат, раскидывающий алые лучи над бликующей поверхностью моря.
Пробегая пальцами по лакированным буфетам прошлого века, я улыбалась, вспоминая, как сама реставрировала уже хрупкую и растрескавшуюся древесину, терпеливо, шаг за шагом покрывая всю поверхность лаком. Да, наверное, это мой дом. Здесь все, что я считаю красивым, здесь все, что греет душу.
– Надеюсь, что отец опомнится и успокоится, – выдохнула и достала из сумки выключенный перед сном телефон.
Но количество повалившихся сообщений стерли последние иллюзии по поводу серьезности намерений отца. Сердце очень быстро забилось, а щеки и шея, как обычно, вспыхнули жаром возмущения. Отцу, собственно, как и всем мужчинам, были свойственны упёртость и непоколебимость принятого решения, граничащие с маразмом каким-то. Он с таким упоением влезал в чужие жизни, открывая двери в души практически с ноги… С нескрываемым пренебрежением и ощущением вседозволенности. Родная дочь не стала исключением, я уже все прошла, расплатившись сполна за свое слабоволие. Вернее, просто так думала. Наивная! А стоило мне расслабиться… Стоило лишь на мгновение забыться… И теперь снова?
Даже утренний душ не смог прогнать ту напряженность, что сковала меня изнутри. Бестолково слонялась по квартире, просушивая длинные волосы.
Включив кофеварку, забралась на подоконник кухонного окна, единственного, не выходящего на центральный проспект, вечно забитый под завязку автомобилями, а наоборот – открывало вид на пешеходную улицу, лениво изогнутую в сторону моря.
Я очень люблю свой город. Конечно, в юности мне хотелось слинять туда, где солнце ярче, шмотки круче, а мужики богаче. Именно поэтому я, не обладая особо выдающимися талантами, и свалила в Москву, поступать в престижный университет. Тогда мне хотелось чего-то яркого, интересного и не такого, как у всех. Мне надоели одни и те же лица, одни и те же разговоры. Достали взгляды и постоянный шепот за спиной. Хотелось чего-то настоящего! Незабываемого и неподдельного. А на что можно рассчитывать под чутким наблюдением любимых родственничков, заполонивших этот город? Но стоило ли оно этих искореженных завистью и гневом лиц?