Когда до дома Немцевича осталось шагов тридцать, Костюшко вдруг остановился. Ведь не для свидания с Урсыном он гнал лошадей: Урсын — это луч, а не само светило, Урсын — это эхо, а не звук, рождающий это эхо. Костюшко гнал лошадей, чтобы успеть до совещания познакомиться и поговорить с Гуго Коллонтаем — с человеком, который вызывает ненависть у сторонников старых порядков и восхищение у приверженцев правды и справедливости.
Коллонтай уже давно жил в сознании Костюшки бескорыстным Тимолеоном, для которого служба родине — единственная жизненная цель.
И Костюшко отправился на Солец. Чем дальше от центра, тем лужи становились шире и глубже, а дома— ниже. Тянулись заборы — решетчатые и глухие, а поверх них деревья перебрасывали на улицу ветви с яркой молодой листвой. За заборами, склонившись, работали женщины на огородных грядках; мужчины покрывали крыши свежей соломой; дети вели хороводы, копались в песке. Часто на поворотах сверкала Висла, бурая, полноводная.
Усадьба Коллонтая называлась почему-то «Паштет». Глухой забор охватывал несколько каменных и деревянных домиков. Рядом с калиткой висел почтовый ящик, поверх него — надпись: «Сюда опускайте свои просьбы».
Костюшко ударил несколько раз по деревянному щитку висевшим тут же молотком. Из сторожки вышел пожилой человек, длинноволосый, длиннобородый. Он испытующе взглянул на генерала и сухо спросил:
— Пану войсковому что нужно?
— Хотел бы видеть пана подканцлера.
— Как замельдовать?
— Костюшко.
Фамилия без всяких титулов не произвела впечатления на сторожа. Ничего не сказав, он захлопнул калитку.
Выждав минут десять, Костюшко еще раз ударил по щитку — никакого ответа. А уйти, не повидав Коллонтая, не хотелось. Костюшко решил обойти забор: авось есть еще один вход.
Тут раскрылась калитка, и молодой человек без шапки, в пышном черном галстуке, выступивший из-за спины сторожа, приветливо сказал:
— До услуг пана генерала. Казимир Конопка, секретарь пана подканцлера.
— Очень приятно, пан Казимир, — Костюшко протянул руку. — Могу я видеть пана подканцлера?
— К сожалению, пан канцлер еще не приехал. Но скоро будет. Пан подканцлер будет очень огорчен.
— Подожду, если разрешите.
Липовая аллея вела к каменному дому с широким крыльцом. На верхней ступеньке крыльца стоял тонкий и длинный ксендз в черной сутане до пят. Он держал в руке пачку брошюр. Перед крыльцом шумела ватага мальчишек — босоногих, в холщовых рубахах, а то и без рубах.
— Проповедь читает? — спросил Костюшко своего провожатого.
— Ксендз Мейер, пожалуй, уже разучился проповеди читать. Он теперь пером проповедует.
— Так это ксендз Юзеф Мейер? А хлопцы что тут делают?
— Это они разносят по Варшаве искры из нашей кузницы. Мейер раздает им новый памфлет, и хлопцы разлетятся по городу, подбросят искру в карету ясновельможного, закинут в окно магнатского дворца, дадут на прочтение ремесленнику, в казармы проникнут…
Костюшко только теперь понял, почему коллонтаевскую канцелярию зовут в народе «кузницей».
Они поднялись на крыльцо. Ксендз Мейер кивнул генералу головой, но от своего дела не оторвался.
Конопка ввел Костюшко в большую комнату. Вдоль стен — книжные шкафы; за столами — люди.
— Генерал Костюшко! — торжественно объявил Конопка.
Все поднялись из-за столов, подошли к гостю.
— Генерал позволит мне представить ему кузнецов из коллонтаевской кузницы. — Конопка указал на стройного молодого человека с умным и приятным лицом. — Франтишек Езерский, славный автор «Катехизиса о тайнах польского правительства».
— Вы автор этого шедевра? — удивился Костюшко, крепко пожимая тонкую руку молодого ксендза.
— Пан Казимир не совсем точен, — ответил Езерский, не выпуская из своей руку Костюшки. — На книжке нет фамилии автора. Там указано, что книжка переведена с английского.
— Понимаю, — сказал Костюшко, — опасаетесь, как бы я не выдал секрета?
— Генерала Костюшко я в этом не подозреваю, — любезно промолвил Езерский.
Конопка представил по очереди Марушевского, Трембицкого, Дмоховского и о каждом из них сказал несколько лестных слов, хотя и в ироническом тоне. Но нужды в рекомендации не было: Костюшко знал их работы.
После этого они уселись.
— Пан генерал рассказал бы нам об Америке, — попросил Конопка.
Но рассказывать не пришлось: в коридоре послышались торопливые шаги. Конопка вскочил: