Что бы там ни было, но кровь предков оказалась сильнее и сумела взять свое – вернувшись в отчий дом, я тотчас устроился егерем, с твердой уверенностью не причинять зверю вреда.
Вернулся в тайгу я не один, а с молодой красивой женой Надеждой, которая сразу полюбилась моим родителям. С ней мы учились вместе на одном факультете, так что наши дороги пересекались не однажды, потом прогулки по паркам переросли в нечто большее, под названием любовь. На последнем курсе я вдруг понял, что не могу без нее прожить и дня, и предложил выйти замуж. Вот только положительный ответ получил не сразу, а лишь через год, и время ожидания мне показалось невероятно болезненным.
Свое пребывание в тайге Надя воспринимала как часть научной работы, которой успешно занималась еще на факультете. С очного отделения аспирантуры, после того как вышла замуж, она перевелась на заочное и с тех пор посвящала лесу куда больше времени, чем своему мужу. На что я, естественно, не обижался, мне было просто хорошо потому, что Надя была рядом со мной. Удивительно, но сфера ее интересов была в области изучения крупных таежных хищников, в том числе и медведей. И поначалу меня вводил в недоумение ее восторг, когда она всматривалась в огромные следы медведей, как если бы речь шла о плюшевых мишках. Так что благодаря ее помощи я знал, какова популяция медведей во вверенном мне районе, а она, судя по количеству медвежат, неуклонно возрастала. А вот хозяина наших мест мне пришлось определять самому, это был десятилетний медведь, которого я прозвал Лешим, весьма большой любитель малины.
А еще через два года Надя вдруг неожиданно уехала в город, сказав, что ей нужно уладить с родителями все семейные дела и разобраться с научной работой.
Не показав своих переживаний, я лишь ответил:
– Если нужно, езжай!
С нашего расставания прошел уже почти год, а Надя так и не появилась. И с некоторых пор я все чаще стал вспоминать нашу совместную жизнь. Для ее отъезда не было никаких предпосылок: жили мы дружно, дело было тоже общее. Тогда мне казалось, что всю оставшуюся жизнь мы проведем вместе, однако действительность часто оказывается куда суровее, чем нам этого хочется. Прождав месяц, поначалу я хотел написать ей серьезное письмо, чтобы она, наконец, определилась со своим выбором, что для нее важнее: семья или работа. А потом, подумав, решил не торопить события, пусть все складывается эволюционным путем. Никаких революций! Так что все прошедшее время мы лишь иногда баловали друг друга письмами, которые всегда были длинными и очень искренними. И в какой-то момент я сумел убедить себя в том, что в настоящее время мне этого достаточно.
С отъездом жены я всецело посвятил себя работе.
Первые два года я ходил по тайге без ружья, имея с собой только охотничий нож (некий романтический период в моей жизни), что, по мнению моих родственников и друзей, было полнейшим безрассудством. На третий год ситуация резко изменилась: один за другим стали погибать грибники, и их обглоданные тела стали находить даже близ поселка. А это означало одно: в нашем краю появился медведь-людоед. Вот тогда мне пришлось взяться за ружье.
Откуда взялся в наших краях шатун, никто толком сказать не мог. В соседних районах он не давал о себе знать, столкновений с медведем-людоедом также не наблюдалось. Следовательно, он был местный. Бывает, что медведя на людоедство толкает накатывающаяся старость. Обессиленный, истощенный, не способный, как в лучшие годы, догнать и повалить лося, медведь вынужден довольствоваться более доступной добычей: грибником, у которого, кроме лукошка да вот еще небольшого перочинного ножа для резки грибов, вряд ли что отыщется. Отведав однажды человечины, медведь уже более не остановится. Раненый зверь – тоже короткая дорога к людоедству. Обозленный, он начинает мстить всему человечеству сразу и, отведав крови, превращается в опасного людоеда.
На дворе крепчал июнь – время активного спаривания, в этот период медведи наиболее агрессивны. Не исключено, что погибший грибник случайно сделался свидетелем пылкой медвежьей любви, чего обозленные звери ему не простили.
Охотоведы выдвинулись на отстрел шатуна, и в течение последующих суток было убито два медведя, один из которых предположительно был людоедом, а второго, проявившего неожиданную агрессивность, убили на исходе дня.
Но вскоре выяснилось, что жертвы не окончились. Через неделю пропали еще три человека. Если от первых двух, рыбаков, все-таки что-то осталось, от третьего, грибника, нашли только клочья окровавленной одежды и фрагмент черепа. А это означало одно: или охотоведы убили не того медведя, или людоедов было двое и один из них по-прежнему хозяйничает на территории. Так или иначе, следовало быть предельно осторожным. Медведь не успокоится и будет наведываться в окрестности поселка, как на личную кормовую базу.