Километров через десять Димка снова ушел под лед. Как мы ни остерегались, но промоины обойти не смогли. Полынья оказалась там, где ее не должно быть. В десяти метрах от берега, затянутая тонким ледком и припорошенная снегом, она ожидала свою жертву. Наш походный хронометр показывал минус тридцать. Как на зло, на берегу поблизости не оказалось ни одного сухого дерева, и мы с Сузевым, быстро натянув палатку, ра-зожгли печку. За это время Димка замерз так, что не мог говорить. Опасаясь, как бы он не заболел, мы дали ему спирта и растерли снегом.
К вечеру ртутный столбик упал еще на десять делений. Иней от дыхания превратил нас в диковинных призраков и, греясь у печки, мы отдирали от бровей и ресниц кусочки льда. Как ни старались утеплить палатку — все же спать пришлось вполглаза. Ночью мы по очереди поддерживали огонь, Самым неприятным было вылезать из палатки за дровами.
Утром собаки поднялись неохотно. Укрыв носы хвостами, они лежали на снегу и были похожи на больших ежей, покрытых игольчатой изморозью. В лесу стояла тишина. Казалось, звенит сам воздух. Здесь, на Б. Уссурке, снегу лежало больше и собакам стало не под силу тащить нарты. Мы по очереди помогали им и молча продолжали свой путь. Воздух от мороза стал белесым, размывая своим цветом очертания далеких предметов, обжигая холодом легкие.
Все живое, казалось, вымерло. Скованные морозом, мертвенно — неподвижно громоздились сопки с оцепеневшей тайгой. Не видно ни одного следа, и только белая лента реки бесконечно ложится под ноги. В этом промерзшем краю мы были единственными живыми существами, медленно двигавшимися в белом безмолвном пространстве.
К вечеру нам встретились следы человека — тропа, проложенная через реку. На левом берегу вился дымок, и мы свернули к нему. На шум из дверей наполовину врытого в землю жилья вышел старик с жесткой Щетиной седых усов. Мы поздоровались, и он пригласил нас зайти в землянку. Жилье оказалось охотничьим зимовьем, хозяин — охотником, промышлявшим белку и колонка. Годы унесли силы Лепехина — так звали хозяина, — он не мог уже больше ходить за крупным зверем и перешел на капканный промысел. Жил он в своей землянке с самой осени, и мы были первыми людьми, которых он увидел с той поры. Просторное и чистое зимовье пахло хвоей, на стенах висели шкурки белок и колонков.
Мы спросили Лепехина, далеко ли до Мельничного. Он ответил, что километров двадцать пять, что рыси там действительно водятся и что нам лучше всего остановиться километров через десять, в пустующем зимовье, хозяина которого недавно задрал медведь. Поразмыслив, мы согласились с Лепехиным. В самом деле, от зимовья до Мельничного оставалось бы пятнадцать километров, и хотя, по словам хозяина, в деревушке осталось всего несколько жилых домов, но работала посадочная площадка, имелся телефон и можно было достать продукты. Расспросив хозяина о местонахождении зимовья, мы начали прощаться. Увидев, что его гости собираются уходить, Лепехин удивился.
— Да вы что, ребята? Ночь ведь на дворе… Оставайтесь — места всем хватит, а по свету и тронетесь. И мне, старику, все ж веселей будет — уважьте старого, а то ведь и поговорить не с кем.
Как ни приятно было сидеть в тепле и как ни хотелось нам уважить радушного хозяина, но ночевка у него означала бы потерять целый день. а мы и так слишком медленно добирались до цели.
— Будем заходить в гости, старик, а "Сейчас некогда, — сказал ему па прощанье Димка.
Над Б. Уссуркой и тайгой светила луна, отодвигая вдаль мрак ночи. Мы сдвинули примерзшие к снегу нарты и снова зашагали по реке. Километра через полтора встретился совсем свежий след медведя. Он четко отпечатался на снегу и при свете луны просматривался почти до другого берега. Встреча в такие морозы с медведем означает, что он шатун, а потому голодный и дерзкий.
Лепехин говорил нам, что вплоть до Мельничного Б. Уссурка замерзла ровно и прочно, и мы шли не опасаясь провалиться. Скоро миновали остров и через час увидели на левом берегу скалу, обрывающуюся прямо в Б. Уссурку.
И устье и зимовье нашли быстро. Оно стояло в трехстах метрах от реки, на берегу ключа, защищенного от северного ветра.
— Отель «Услада», — сказал Димка, рассматривая потемневшую от времени бревенчатую полуземлянку с плоской крышей, присыпанной землей.
Внутри зимовье было тесновато, но все же просторней палатки. Сразу у двери стояла чугунная печка с проржавленной трубой, дальше за ней начинались деревянные нары, справа у стены пристроился небольшой столик из грубо оструганных досок. Маленькое окошко выходило в сторону обросшего наледью и, видимо, полноводного ключа.