— Всякое бывает… — сказал Димка. — И чего нам, собственно, гадать — женьшень, не женьшень… Копаем, и все дело!
С осторожностью археологов мы начали разгребать землю. Я даже вспотел от напряжения, пока вырыли корень. Это был он — женьшень, и причем редкостный.
— Пусть теперь только заикнется старый, что зря проходили! — торжествовал Димка, имея в виду Сузева.
Корень мы поместили в котелок, набитый мхом, и тронулись дальше. На большей части нашего пути дубняки шли вперемежку с кедрачами, и нам бросались в глаза странного вида гнезда, устроенные на дубах. Гнезда встречались целыми колониями, и было непонятно, кому они принадлежали. Только внимательно присмотревшись, мы поняли, что «гнезда» не чьи-то жилища, а обычная работа медведя. Косолапый лакомился желудями и, объев ветки, складывал их под себя. Встречались нам и порои кабанов. Дважды собаки схватывали свежие следы, но пробежав по ним метров двести, возвращались обратно. Букет всем своим видом показывал, что это не его специальность, у Жулика же за всей его энергичной, но бестолковой суетой проступала откровенная беспомощность и растерянность перед незнакомым делом.
Целый день мы шагали по притихшей осенней тайге. Шумели под ногами опавшие листья, катились на россыпях камни. С высоких сопок тайга открывалась перед нами взметнувшимся и вдруг застывшим морем. Безлюдье… Раздолье… Тишина…
4
Наступил октябрь. На Перевальной появились стайки перелетных уток, а однажды вечером я подстрелил из карабина гуся. К концу сентября у нас уже набралось тридцать норок. Осталось поймать каких-то пять штук, но норки совершенно перестали идти в ловушки.
Какое-то время мы по инерции продолжали проверять ловушки, менять приманку, но скоро забросили это дело, предавшись рыбалке, охоте и просто безделью. Нас не мучила совесть: на крыше нашего дома бегало, урчало и требовало еды население стоимостью в пятнадцать тысяч рублей, а уж оставшихся пять норок мы надеялись как-нибудь добыть.
Своего аппетита мы не рассчитали. Добытый нами изюбр кончился гораздо раньше, чем предполагалось, и последние дни мы только тем и занимались, что старались достать мяса. Трижды выходили вечером с трубой и трижды возвращались пустыми. Только однажды подошел изюбр на видимый выстрел, но пуля, задев ветку, ушла в рикошет.
В тот год свой маленький праздник день рождения Я встретил в тайге на охоте. Димка в честь именинника схлопотал торжественный завтрак, приготовив барсука — свой вчерашний трофей.
Вышли мы на рассвете. Над Перевальной плыл туман. На листьях деревьев, на траве лежала роса. Пока переплывали речку, взошло солнце. Оно поднималось над тайгой, и роса засверкала, отражая в себе всю красоту осени. На правом берегу нам пришлось разойтись. Я с Сузевым отправился по Медвежьему ключу, Димка еще раз пошел осмотреть ловушки.
Долго шагали мы по засыпанной листьями тропе. Ручей переходили по упавшему дереву. Внизу шумела вода, вверху раскинулось голубое небо, и полыхали на его фоне ярко-красные гроздья лимонника в пожелтевших листьях. Метрах в пятидесяти от дерева заметили здоровенного колонка. Он сидел на заломе и, не замечая нас, внимательно смотрел в воду.
Свернув в сторону синеющей сквозь деревья сопки, мы оставили ручей, и постепенно его журчание затихло за нашей спиной. На подъеме начали попадаться следы кабанов. Звери рылись в опавшей листве, выискивая желуди. Их было много, то и дело свежее дуновение ветра осыпало нас дождем созревших плодов. Вокруг суетились бурундуки, заготавливая на долгую зиму корм. С раздувшимися от желудей щеками они пронзительно кричали, убегая от нас.
Под ногами целые кучи перевернутого свиньями листа. Здесь и старые и свежие порои — все это перепутано, и трудно разобраться в них, да и вообще охотиться по чернотропу почти невозможно: чуть шевельнулся — и предательский шорох несется по лесу. Если слышно, как бегают мыши, то что же говорить обо мне.
С Сузевым мы потерялись. Вскоре я увязался за табуном свиней и, начав погоню, не заметил, как прошел день. Мне так и не удалось увидеть табун, и охоту пришлось закончить в каком-то небольшом ключе, где все было так перепахано, что я только в досаде махнул рукой. Пошел дождь, и, спасаясь от него, я забрался под ель. Сидя под ней, вспоминал свои прежние именины с их мелочными, проходящими радостями. В лесу тихо, только шум капель да писк заморенных комаров. Сквозь частую сетку дождя поднимается туман испарений…