Попутно Иван Васильевич сообщает нам, что в восьми километрах от Волковского участка вниз по Абакану есть «Черепановская дача» — щитовой домик. Там хорошие плесы, большие ямы, богатые рыбой, и зимой там прекрасный подледный лов рыбы. В домике есть печка и туда ходят рыбачить все, кто свободен от дежурства. В этих местах никогда более 42–43 градусов мороза не бывало. Сейчас, вообще, стало теплее, а летом нет той жары, нет гроз и проливных дождей.
К 10-ти часам выглянуло солнце, закапала с крыш капель. По рации узнали, что вылет откладывается до 12 часов, а потом и до 14 часов. Но и в 14 часов по рации передали, что самолета не будет, возможно будет вертолет. Потом отменили и полет вертолета: «Нет погоды!». А у нас весь день стоит отличная погода, почти все время яркое солнце, видимость идеальная. Просто не верится, что где-то может быть нелетная погода. Но что делать? Идем затапливать баню.
Однако неожиданно от каротажника Павла Рудакова поступило предложение показать нам давнее стойбище Лыковых на р. Каир-су. Встали на лыжи и в 15 часов отправились в путь. Пересекли Абакан, идем по солнечному, чудному лесу. Через 30 минут подошли к развалинам трех домов. В одном из них из середины растут березы. Окошечки малюсенькие — сажень на сажень. Дома стояли на прилавке горы, рядом протекала, молчащая теперь под снегом, речка. Оглядевшись вокруг, замечаем четвертую избу, стоявшую чуть повыше на пригорке и сохранившуюся, пожалуй, лучше других. Могил и крестов не видно, то ли время сравняло с землей, то ли засыпаны толстым слоем снега. На полянке, сейчас уже зарастающей березняком, геологи устроили солонец для маралов, и он утоптан их следами. Удобно, спрятавшись за развалины дома, подкарауливать добычу. Самый большой дом высок, в 7 окладов, 5х6 метров, был очевидно молельней. В одном месте окошечко в доме забито толстым бревнышком, вынимаем его, под ним клочок старой газеты, распадающейся в руках. Удается прочесть: «….айтесь…. Пролетарии всех стран соединяйтесь». Название газеты: «…ЗДА» (Звезда?). Замечаем карандашные записи на стенах избы. Пытаемся их прочесть: «1946 года 3 августа. Здесь ночевали живые люди бродяги из заповедника и Москвы. Загорин, Молоков — наблюдатели Лебединова (очевидно, имеется ввиду прииск Лебедь — И.П.Н.) — научные сотрудники». Другая запись: «Были здесь с 8.10.66 г. по 1.1.-67 г. охотники Алтайского краевого государственного говобл. (?). Отремонтировали избушку знаменитого Лыкова. Тудуев И. И., Авошев М. С., Авошев Т. В., Тудашев А. И., Кучуков Д. И., Росслаев А. С., проводник — Молоков». А вот даже стихи: «Я посетил сей уголок прелестный, приют разбойников, бродяг, бандитов, картографов, охотников, туристов и восхищаюсь красотою здешних мест. Лишь без штанов, обуток возвращаюсь». Еще несколько надписей трудно различимых, можно прочесть лишь отдельные слова: «…4 года… 7 лет… остается… на доске прямо… скучно… и др.». По возвращении в поселок спрашиваем у Ивана Васильевича, знает ли он кого-то из указанных в записях на стенах. Он сказал, что Молоков жил на Мрасе, остальные алтайцы или шорцы — ходили сюда «воровать».
Пока мы ходили по Каир-су, наша затопленная баня погасла. Но мы не сдались, солярка помогла быстро разжечь печь, и к сумеркам мы уже охали на полку, хлеща себя пихтовыми вениками, собранными на тропе из Каира. Распаренные и разморенные, вываливаемся из бани. Встречают нас яркие звезды и нарождающийся лодочкой месяц. Морозный таежный воздух вливается в разгоряченные легкие, а в голове удивительно светлеет.
13 марта. Спал плохо с каким-то устрашающими сновидениями, бегством через лабиринты и прочей чепухой. Утро темное, медленно разгорающееся. Тепло, около 5 градусов мороза. Сплошная облачность, тихо. По рации передали, что в Таштыпе прогноз плохой: ветер, облачность, горы «закрыты». До 11 часов вылет не состоится.