Из этого письма, полученного мною осенью, было ясно, что на момент его написания состояние здоровья Агафьи было неважным («унес Тропин», «вся высохла»). Оказывается, Иван Тропин вернулся к Агафье и «сбивает на ето дело, но с Божию помощью пока боле не поддаюсь». Агафья заявляет также, что никуда не поедет жить с ним «содним очень опасно», поэтому «надо человека мне суда на житье». Физиологические отправления ее наладились, а беременность не состоялась. К моменту получения письма я уже знал, что Ивану Тропину прокурором района запрещено бывать у Агафьи и он оттуда выбыл.
В июне 1989 года представители Красноярского краевого музея обратились ко мне с просьбой предоставить им на хранение и для организации выставки предметы быта Лыковых. 26 июня я их передал. А вскоре во временном выставочном зале, по проспекту Мира, можно было увидеть берестяную обутку, нож с деревянной ручкой с лезвием, сделанным из полотна пилы, чумашку берестяную, бродни из маральей шкуры, рукавицу из конопляной нити, рваные штаны и рубаху Саввина из конопляной ткани и сухарик из черно-серого хлеба.
Глава восьмая
Житие в курятнике
В 1990 году обстоятельства не позволили мне побывать на Еринате. Но вновь туда с 10 по 16 октября слетал Л. С. Черепанов с бригадой спасателей из Абакана. Итогами этой экспедиции была установка на дежурство радиомаяка системы «Каспас-Сарсат». Теперь Агафья уже имеет возможность послать сигналы «SOS» людям, если она окажется в трудной ситуации или тяжело заболеет. Стоит Агафье дернуть за кольцо радиомаяка, и в космос, к спутникам, пойдет информация, которая будет ими принята, обработана и передана на специальные станции на земле, размещенные во многих уголках земного шара. По сигналу прилетит вертолет, и Агафье будет оказана помощь. Бригада спасателей, возглавляемая В. Жбановым, оказала Агафье и конкретную помощь: копали картофель, конопатили избу, напилили на зиму дров, закончили пристройку сеней к избе и др.
В этом же году по ходатайству Л. С. Черепанова учрежден счет в пользу Агафьи при Фонде милосердия в Абакане. Ее счет 704 502 в Жилсоцбанке г. Абакана. Создан также Опекунский совет: 662 600, г. Абакан, ул. Советская, 32, фонд милосердия для Агафьи Лыковой. В этот совет был включен и я как «личный доктор Агафьи».
За это время у Агафьи пожила около двух месяцев Дунаева Галина Ивановна из Подмосковья и Иван Александрович Шалуев из Казахстана, которые пришлись «не ко двору» и доставили нашей таежнице немало неприятностей. Они были вывезены с Ерината, одна по собственной просьбе, а другого увез сын.
Вот как об этом и других событиях своей жизни летом 1990 года написала в письме сама Агафья. Для удобства чтения привожу это письмо в моем «переводе» со старославянского с расстановкой знаков препинания.
«Господи Иесусе Христе сыне Божий помилуй нас. С ниским поклоном Агафия Карповна Лыкова. Желаю вам от Господа Бога доброво здоровия, душевного спасения, в жизни благополучия. Сообщаю о своей жизни. Пока живу благополучно, хранима Богом, Пресвятой Богородицей и Святыми угодниками Божими. Но живу нонешний год много тяжелее и труднее, но и в большой печали. Перво приехава Галина с аперацый нога (незадолго до приезда к Агафье Галина Ивановна была оперирована). Пока сколь могла с козами управлялась, поила, кормила, землю копала сколь могла. Потом низамогла, три недели вообще ничего не делала. Потом уехала. Но еще Шалуев Иван Александрович приехал с Казахстана пятнадцатого мая. Тот вобще лодарь, несчаснай засранец, помогать несколь непомагать. Приехав вопще на мою опеку, ничего не привез. Галина Ивановна привезла четыре мешка крупы. Всю ему отдала. Четыре мешка крупы привезли, дак этим живет. Хлеб пеку по три раза ему в неделю. Когда и последнее себе сварю да ему отдам. Картошка пока прошлагодняя есть, ей сама-то живу, хлеб картовной (картофельный) себе пеку, сухари сушу из картовнова хлеба. Про Ивана, приехал с двумя собаками — считай трое, и у меня сабака. Но и вот приехал пятнадцатого мая, жили двое (с Галиной Ивановной) до двадцатого июня. Двадцатого уехала Галина Ивановна, и она ево выгоняла силом, чтобы вместе уехав, но она-то не могла выгнать ево, а я ни посмева греха на себя взять — приехал ко мне жить и сразу отказать. Ни и при ней только те и речи были со мной: меня Бог послал помогать тебе, она гонит меня, ни дает мне жить. Но и думала правду говорит помогать, но а Галина-то Ивановна говорила мне, что не будет он тебе помогать и нехороший, плохой человек. Но так и есть, что впервые такого человека пришлось видеть и жить. Первые два месяца в избе у меня спал. Когда меня всяко опозорил за веру и все прочее, да как сказал мне: хороший человек должен последним делиться, а ты говорит не делишся. Но я ему поговорила: еще недоволен, четыре мешка крупы отдала тебе и я овсянку отдала тебе. Да еще сказал: убить (тебя). Тогда в маленьку избушку ево поселива. Но и так живет на готовом, дрова сколь были в большу печь заготовлены у меня все завыходили, в большу-то печь летом каждый день топить надо. Дров (заготавливать) нисколь не помогал, все надо адной дрова заготовить и козам корму собрать. Лето даже нивыносимо — дожди, туманы день и ночь, все залило. Картошка ни посвела, почти вопче заливо дождями. Козы голодни, когда и вопче ни возможно корму собрать — ревут /козы/, а етот живет, никогда коз ни накормит, дров хотя бы когда сусшев /сучьев/ собрав на истоплю, нет ни соберет. Слово никако сказать нельзя с ним. Но так терпева от пятнадцатого мая и до седьмого августа, ни говорива на счет дров, даже сырником печь топлю, сырыми сушеми, свежие кедры, староть сук. Когда уехава на Горячий ключь, они двоя остались домовничать, а этот Иван-та взяв весь прилавок /ровное место у горы/ выжек кострами. Приехава домой-то, привезли, когда к избе става исподгорки подходить сразу вижу дело ни в порядках. Если бы суха погода, сожгли бы и избу пока была я на ключе, и всю тайгу спалив бы. А кто бы тогда тушит-то некому, Галина-та швы разошлись, а етот балантрясь / лаботряс/ только сошжекчи, боле никаво ему. Дак все десить дней дожди были, заливо и тогда дров кроме полениц, да сырова лесу и нистава. После ключа даже нисколь агребать картошку ни помок. Только было четыре дня сухих, но я как скоре огрести. Адин день большу полосу огребла, едва пришла домой-то, да на ограде отляживалась. Потом едва поводу сходива, но и так руки терпнут, даже ночами спать не могу. Но вот к зиме козам корму нисколько ни будет, заливо и все. Но и вопще за всех переживаю. Если везде повсеместно така погода, сено никому ни поставить и хлеб ни убрать — сгнеет. Но когда я ето Ивану седмова августа сказава ему нипустынным делом занявся, надо летом-то дрова заготовить, да козам корму. Дак он страшно на меня разъярився. Потом утром восмова августа ругавса, ругавса всяка как толька мок, в Бога давай, потом дошов — свежу, говорит, я тебя, к бревну привежу и в реку опущу. Но я как такие речи услыишива ево, дак сколь могла бежать убежава да сысдали ему палку показава — вот тебе за такую ругань и за такие неподобные речи палку. Собравса топить, савсем с ума-та сошов. Живет на готовым, хлеб и вариво и картошка — все ему готово. Перво с Галинай и все время ругався, тебя задушить и то ни задушишь, говорит, и со мной тоже само. Про нее говорив, но и так она говорива про него со мной, что обоих он нас убьет. Я сколь видива вперво вижу такова человека, что нихорошай, да еще пока я была на ключе сказава мне напоив ее отравнаи травой. Но я теперь вопще ево сознава — нихорошой, самовольной, завидливой. Спрашивать ни спрашивает: но и так сказав мне: я тебе завидую. Через два месяца все про него сознава, а вот третий месец живу. Была бы возможность чтобы увезли его от меня, уехав бы и нету никакой возможности, да и чтобы болще он ни когда ни проник. И незнаю как Господь велит благополучно мне остаться от него. Сознания нету, могу не могу тебе, говорит, нечево делать пили дрова-та адна, козам корм таскай и коли дрова. А я е