Да, видно, не сладко пришлось Агафье в последнее время. Но выяснить подробности сразу, прямо на тропе как-то неловко. Поэтому вспоминаем, что сегодня Международный женский день и поздравляем с этим праздником Агашу. «Спасибо! В избу-то проходите», — отвечает она.
Сняв лыжи у реки и прислонив их к березе, поднимаемся по тропке на пригорок к избе. Сейчас ровно 17 часов, значит, на весь путь у нас ушло почти 10 часов, точнее — 9 часов 40 минут. Долгонько шли, да и вымотались изрядно. С удовольствием сбрасываем рюкзаки с плеч и, с наслаждением вытянув ноги, сидим несколько минут молча, слушая первый сбивчивый рассказ Агаши. Замечаю, что в избе в окнах вставлены вторые стекла, чего раньше не было. «Чтобы лед не намерзал. В избе теплее и воды нет тогда, лед тает и водой затопляет, не вмещается на окнах, так и стены водой напоило», — поясняет Агаша. Тут же у окна в берестяном туеске растет большой перец, на нем вперемешку зеленые и красные плоды.
Агаша торопится выложить все свои новости со времени нашего последнего посещения летом 1988 года. «После вас печь переделала. Так-то ничего я была, глину таскала, веников для коз много наготовила, дрова наколола. Новосибирцы были (туристы из Новосибирска, которые бывают у Агафьи каждый год — И.П.Н.). Потом Песков с Савушкиным приехали, сено привезли, комбикорм хлебный и сенной. Были в конце августа, „Дружка“ (собаку дворняжку), четырех куриц и одного петуха привезли. Только улетели, давай я курицам-то рубить курятник. Лес-то одна пилила, затем осачивала (снимала кору), протясывала, рубила, колола (раскалывала бревно пополам). Колотое бревно. Исколола елки, пихтач, одну кедру издержала. Вдвоем с Ерофеем 50 ведер накопали, а потом-то одна (330 ведер!). Последнюю копали 23 октября (по старому летоисчислению). До второго ноября снега не было. Ведер десять осталось не докопанной, земля примерзать стала. Да и руки-то не завладели, терпнут руки, спать не могу. Потом поклонами не замогла молиться. Три недели мучалась. Потом бальзамом, рыбьим жиром натирала, редькой драной натирала руки. Нонче, слава богу, Господь сохранил — не кашляла. Встану или лягу на кровать — как закружит (голова) кругом-кругом. На пол бросало. Кружение уже пятнадцать лет назад — жилы повредила с надсады, страшно рвало, влежку лежала. Как на двор пойдешь — проход болел, кровь была. Пила пихтач, бруснику, малину. Кружение остановилось. Картошки потаскала, курятник потом утепляла, потолок засыпала (землей) — спина шибко заболела. Неделю, однако, спина болела».
«Агаша, ну зачем ты так ради этих куриц надрывалась? Можно, наверное, было попросить помочь геологов или лесников. Они бензопилой бы быстро свалили деревья и курятник срубили», — спрашиваю я. — «Бензопилой-то лес на избу валили, так шибко дурной запах долго держался. Еще когда холодно, так не так, а летом-то тепло, так шибко дурной запах (Вот осязание!). А в ей, ежели не курицы, так жить можно», — говорит Агаша о новом сооружении для куриц, срубленном в полбревна и покрытом корьем.
Действительно, у восточно-северной стороны от избы стоит солидное сооружение — курятник, очень похожий на баню, размерами 3х6 аршин (один аршин, по словам Агафьи, 4 четверти). За дверью и полотняной занавеской (для утепления) на шесте восседают четыре курицы и один чернявый петух с красным гребнем. «Яиц-то не несут», — рассказывает Агафья. Лев Степанович подсказывает, что их нужно подкармливать рубленой хвоей. «Во чо!», — удивляется Агафья и с удовольствием показывает дальше свое расстроившееся хозяйство.
Ямка возле избы уже полностью доделана и перекрыта сверху. Агафья хранит в ней продукты. Вдруг Агафья спохватывается и мгновенно извлекает из-за пазухи так полюбившиеся ей карманные часы, подаренные когда-то Пролецким: «Время-то много, проголодались, поди, с дороги. Обедать надо!» — «Часы-то хорошо идут? Еще не испортились?» — спрашиваю я. Отвечает со смехом: «Недавно замочила их с лопотиной в воде (были в кармане, а она об этом забыла). Стали, не пошли. Так потом разобрала их и высушила. Вновь идут!» — «А тебя кто надоумил так сделать?» — «Никто ещё не доумит-то крышку вскрывать, ежели намокнут. Видала, как ране это Николай Петрович делал».
Спрашиваем разрешения у Агафьи развести костер у малюсенькой старой избушечке («хижине дяди Карпа», как называл ее В. И. Шадурский), где мы обосновались в прошлый раз. Стол, сооруженный нами недалеко от костра летом, так и стоит. Только завален толстой шапкой снега. Да и кострище тоже под белым покрывалом. Разгребаем снег, разводим костер, готовим немудреную, но сытную таежную похлебку, пахнущую дымком. Еда из картошки, тушенки и вермишели вскоре готова. Чай завариваем на травах, извлеченных из-под снега (брусничник, черничник, багульник). Иван Васильевич как хозяин активно помогает нам, и согласился с нами отужинать. «По кружечке браги-то налью?» — спрашивает он. Оказывается, что в «хижине» уже сделана «закваска». Мы отказались, а он, пропустив кружечку за едой, стал более разговорчивым.