На шоссе не видно было ни души. Только рыжая собачонка, перебежав через дорогу, долго ковыляла по сугробам, лая на порхающих по кустам синиц.
Из-за угла показался Иван Данилович. Он шел домой на обед и, увидев жену, спросил:
— Не приехали?
— Нет… — вздохнула Александра Сергеевна и, помолчав, с тревогой добавила: — Боюсь я, как бы ему хуже не стало. Мало ли какая хворь может привязаться после воспаления легких… А у врачей порядок известный: поднялась чуть-чуть температура — и не выпишут.
— Ну с чего ты это взяла? — возразил Иван Данилович. — Выпишут! Сама заведующая больницей звонила, что поправился. Пойдем-ка лучше обедать.
Не успел Иван Данилович подняться на лестницу, как из тайги вынырнула автомашина. Она быстро мчалась под уклон и, скрывшись на минуту за домами, с шумом вылетела на улицу.
У подъезда двухэтажного дома Катя резко затормозила. Широко распахнув дверцу кабины, девушка весело крикнула:
— Принимайте пассажира! Доставлен в полной сохранности.
Александра Сергеевна первая бросилась вперед, но мальчик уже бежал к ней навстречу, путаясь в длинных полах тяжелого тулупа. Худой и бледный, пропахший лекарствами, Вася совсем не походил на прежнего розовощекого паренька.
— Плоховат… — покачал головой Иван Данилович. — Ну да ничего, поправится. Теперь он закаленный! — И, подмигнув смутившемуся мальчику, зверовод весело рассмеялся.
Едва вошли в квартиру, как Александра Сергеевна зазвенела на кухне посудой. И, наверно, потому, что она слишком торопилась, ножи и вилки то и дело падали у нее из рук, а со сковородки, поставленной на примус, столбом повалил дым.
Вася разделся и, чувствуя какую-то неловкость, вошел в горницу. Там все было так же, как и прежде, только на стене над его кроватью появился новый коврик с вышитым на нем соболем. И оттого, что зверек этот очень походил на Вешку, Вася смутился еще больше.
В это время Иван Данилович стал звонить по телефону. Он вызвал шестую секцию и распорядился:
— Подмени, Клава, дежурного из двенадцатой вольеры и пришли его на минутку ко мне домой. Да, да, сейчас. Что?.. Приехал, приехал. Похудел… Сменишься — забегай.
Едва Иван Данилович положил трубку, как Александра Сергеевна позвала к столу. Вася есть почти не хотел, но ему все-таки пришлось попробовать и жирных щей и рябчика.
— Дяденька… — не выдержал наконец Вася. — Кто же работает на моем месте?
Иван Данилович отставил в сторону тарелку и ответил:
— Хороший паренек. Он из колхоза. У них решили соболиную ферму открыть, вот и прислали его к нам учиться. Мы ведь курсы звероводов организовали…
Вася, уронив вилку, впился взглядом в лицо Ивана Даниловича. А тот, будто ничего не замечая, продолжал:
— Курсанты уже приехали. Сейчас они пока знакомятся с делом, помогают в секциях… — Иван Данилович неожиданно рассмеялся. — Не хотел я ни о чем рассказывать, пока не пообедаем, — заявил он, — да вижу, что тебе все равно не до еды. Придется уж сразу все новости выкладывать. Первая — это что тебя тоже зачислили на курсы…
— Меня?! — воскликнул мальчик.
— Слушай дальше, — прервал его Иван Данилович. — Вешку поймали и в совхоз доставили…
Вася хотел сказать, что эту новость ему сообщила по дороге Катя, но тут в дверь постучали, и через порог перешагнул коренастый, широкоплечий паренек.
— Яша! — удивленно вскрикнул Вася, выскакивая из-за стола.
— Он самый, — подтвердил Иван Данилович. — Временный дежурный по двенадцатой вольере, будущий зверовод.
Больше сидеть в комнате Вася не мог. Он торопливо начал разыскивать свою рабочую одежду.
— Ты что, на секцию хочешь идти? — забеспокоилась Александра Сергеевна. — После болезни-то!
Иван Данилович с улыбкой взглянул на ребят и тихо сказал:
— Пусть идут, мать. Не держи…
Он помог Васе одеться и затем долго наблюдал в окно, как мальчики, оживленно разговаривая, дружно шагали по широкой улице поселка.
Пуд соли
Близ полудня небо прояснилось и снег, валивший чуть не сутки, перестал. Ветер тоже притих, но стал зато холоднее. Погода, как видно, «переламывалась» на мороз.
Иван Орлов, поеживаясь, приплясывал на хрустящем снегу. Прошло больше часа, как его сменил в шурфе Сеня Березкин — кудрявый насмешливый парень. Он сейчас, наверное, по привычке подтрунивал над кем-то, потому что снизу, с сорокаметровой глубины, сквозь дробный перестук молотов то и дело доносился его беззаботный смех.
«Им тепло, — с завистью подумал Орлов. — А тут все нутро леденеет…»
И от безделья он в который уже раз начинал осматриваться по сторонам, примечая годный для дров сухостойный листвяжник.
Лес в этих местах был корявый и редкий. Сказывались близость тундры, вечная мерзлота. Низкорослые, скрюченные лиственницы лепились на подветренных сторонах сопок, непонятно как цепляясь корнями за каменистую почву. В падях, у ключей, рос неприхотливый тальник, торчали приземистые елочки… Скуден был растительностью этот суровый край!
Орлову давно надоела угрюмая Широкая падь. Уже несколько недель бил он здесь с товарищами разведочный шурф, стремясь добраться до золотоносного слоя. Метр за метром вгрызались разведчики в вечную мерзлоту допотопными ручными бурами, а долгожданного слоя все не было. Сеня Березкин изощрялся в злословии, на все лады высмеивая первобытную «технику». Но слова оставались словами. Всем разведчикам, в том числе и Березкину, было хорошо известно, что большего в их положении иметь невозможно. Новый прииск испытывал острый недостаток в оборудовании. Оно было где-то в пути, а пока, чтобы не сидеть сложа руки, разведчики ушли в тайгу с ручными бурами. Следовало как можно быстрее установить точные границы недавно открытого мощного золотоносного слоя.
«Надо думать, последний шурф бьем, — решил Орлов. — На следующей точке уже скважину бурить будем».
Грузно ступая по мерзлым комьям поднятой из шурфа породы, он подошел к стволу и, склонясь, прокричал в темноту:
— Эй, Фома! Наверх!
Орлов услышал три условных удара по тросу бадьи. Это был сигнал подъема.
Заскрипел ворот, виток за витком наматывая трос. Бадья раскачивалась и крутилась, и чувствовалось, как Фома Кудряш, не допуская ее до стен шурфа, отталкивался рукой. Наконец у поверхности показалось бородатое лицо Кудряша. Покряхтывая, он ухватился руками за столб ворота и вылез из бадьи.
Щурясь от яркого света, Фома удивленно протянул:
— О-о!.. Ишь, как похолодало!
— Я совсем промерз… — поежился Орлов, торопливо садясь в бадью. — Вари обед. Будет готово — приходи поднимать… Ну, опускай!
В шурфе было почти совсем темно. Укрепленные на выступах бленды[3] скупо освещали полусогнутые фигуры разведчиков. Держа левой рукой бур, они правой размеренно били молотком по его верхнему концу. После каждого удара бур слегка поворачивался, скважина углублялась на какой-то миллиметр. И снова удар за ударом глухо звучали в трубе шурфа…
Орлов вылез из бадьи, похлопал рукавицами.
— Ну, как там наверху? — поинтересовался Антон Дергачев, бросая молоток и вытирая потное лицо. — Все снег валит?
Он с видимым наслаждением выпрямил свою статную фигуру, пошевелил широкими плечами и неизвестно чему улыбнулся, сверкнув золотым зубом.
— Нет, на мороз повернуло, — ответил Орлов. — К ночи, может, градусов на сорок ударит.
— Так что, Антоша, на свидание не сбегаешь, — вставил Сеня Березкин. — Как-никак, до прииска двенадцать километров…
Орлов, поняв намек Березкина, нахмурился. Действительно, слишком уж часто ходил Антон на прииск. И ходил не к кому-нибудь, а к его сестре Валентине. Как видно, любовь между ними завязывалась не на шутку, и это не совсем нравилось Ивану. Правда, ничего плохого он сказать про Антона не мог. Парень стройный, красивый, почти не пьющий… Но знали его на прииске очень мало, приехал он сюда совсем недавно. А чтобы человека узнать, надо с ним пуд соли съесть…