На другом берегу следы опять потерялись. Но зато увидел я на желтых листьях капли крови. И чем дальше шел, тем чаще встречались на земле темно-красные пятна. Было ясно, что зверь получил тяжелую рану.
Волк, не слыша за собой погони, должен был скоро лечь. И мне теперь оставалось только одно: двигаться бесшумно, чтобы подойти к нему на расстояние выстрела.
По-видимому, долго бы пришлось мне преследовать хищника, если бы не помог бурундук. В глухой чаще вдруг качнулась ветка, и проворный зверек с цоканьем вскочил на дерево. Бурундука кто-то испугал.
Я взвел курки и стал подкрадываться к подозрительному месту. А когда подошел совсем близко, из-за куста, треща сучьями, метнулся громадный волк.
Скрыться зверю не удалось: пуля навылет пробила ему голову.
«Разведчики»
Мы подъезжали к прииску. Шоссейная дорога, огибая сопку, по широкому мосту пересекала речку и вела в поселок. Мимо нас то и дело проносились автомобили, обдавая пылью и запахом бензина.
— Сверни к речке, — тронул меня за рукав мой спутник, горный десятник Матвей Иванович.
Я натянул вожжи, и двуколка, врезаясь шинами в песок, мягко скатилась к воде.
Мы напились холодной воды, умылись и присели в тени берез.
Матвей Иванович долго смотрел на копры шахт, на белые домики поселка, на драгу[11], гремевшую бесконечной вереницей ковшей.
— Давно ли было: глушь, тайга… — произнес он. — А теперь…
— Правда, что вы открыли этот прииск? — спросил я.
— Правда, только не совсем. До меня золото нашли утки.
Я вопросительно посмотрел на собеседника.
— В ту пору никто не думал, что здесь есть золото, — начал Матвей Иванович. — Я жил в деревне, километров пять отсюда, занимался охотой.
Часто бывает, что осенью утки вылетают для кормежки на неубранные поля. Так было и у нас: в тот год с уборкой урожая запоздали, и утки по вечерам валом валили в поле. Я их стрелял из шалаша и с подхода, добыча всегда была хорошей.
Однажды жена стала потрошить убитую утку. Вдруг зовет меня: «Матвей, смотри!»
Вижу: в разрезанном зобу, среди маленьких камешков, желтые металлические крупинки. Взял на руку — тяжелые. Неужели, думаю, золото? Достал азотной кислоты, бросил в нее крупинки — не чернеют. Значит, в самом деле золото!
Стал я тут решать трудную задачу: где утка нашла эти крупинки? Могла она проглотить их возле нашей деревни, но могла найти и в другом месте. Кто знает, где она провела прошлое лето?
Пришлось мне превратиться в следопыта.
Дело было поздней осенью, и уже почти невозможно было отличить старых уток от молодых. Но все-таки по окраске некоторых перьев я решил, что убитая кряква — из летнего выводка. Это сразу упростило задачу. Молодая утка не могла быть нигде дальше нашего района.
Теперь оставалась вторая, не менее трудная загадка. В нашей местности сотни болот, маленьких озер, ручьев и речек. Где, в каком месте кряква нашла золото?
Я стал наблюдать за путями вечернего перелета. И тут оказалось, что на тот участок, где я охотился, утки прилетали всегда из одного места: из-за невысокой сопки. На другой вечер стал я на эту сопку — вижу, летят из-за торфяных болот. В следующий вечер пошел за болото… Так, мало-помалу, добрался до этой речки. Речка поросла камышами, в берега врезались тихие заливы. Для утиных выводков лучшее место и придумать трудно.
Ковырнул палкой берег — под перегноем песок, мелкая галька.
«Здесь!» — говорю я себе.
Сходил за лопатой, лотком. Уже стемнело, а мне не терпится. Развел костер, стал копать. Промыл один лоток, подошел к огню: золото! Точь-в-точь такие же крупинки, как в утином зобу…
Матвей Иванович долго чертил на песке какие-то линии, потом, вставая, закончил:
— В прошлом году над речкой еще стоял шалаш, в котором я жил. Теперь сломали… А как все изменилось!.. Кажется, недавно было, а местность не узнать!
И он с улыбкой снова посмотрел на копры шахт, на белые домики поселка, на грохочущую в речном заливе драгу.
У ручья
В поисках рыбного места я долго бродил по извилистым берегам лесного озера. Но мне не везло: попадались только мелкие караси.
Наконец я остановился близ устья маленького ручейка. Здесь высокий лес, склонясь над водой, закрывал небо, и у берега стояли полумрак и прохлада. Журчал ручей, звенели комары.
Я осмотрелся вокруг и тут заметил на берегу ручья, у толстого пня, рябчика. Он сидел неподвижно возле самой воды и, казалось, дремал.
В это время поплавок моей удочки нырнул, и я выбросил на песок большого окуня. И не успел еще снять его с крючка, как начала стремительно разматываться жерлица.
Клев был на редкость хороший, и я, войдя в азарт, забыл обо всем на свете…
Закончив ловлю, я вспомнил о рябчике и посмотрел на берег ручья. Теперь там были две птицы. Обе они казались спящими.
Я не стал их пугать и ушел домой.
На другой день пришлось мне быть на этом месте с Максимычем. И как я удивился, когда опять увидел у ручья, возле того же пня, рябчиков!
— Почему они прилетают на одно и то же место? — обратился я к старому охотнику.
— А где бы ты хотел видеть их завтра? — вместо ответа спросил Максимыч.
Я решил, что он хочет отделаться шуткой, и, тоже шутя, указал пальцем:
— Вон у той кривой елки. — Затем, усмехаясь, добавил: — Видно, и тебе, Максимыч, не все лесные тайны известны!
Охотник улыбнулся и молча пошел дальше.
На другой день он спросил меня:
— Не был у ручья?
— Нет.
— Сходи…
Я отправился. Тихо прошел по берегу озера, выглянул из-за кустов… Рябчики сидели у кривой елки!
— Ну как? — встретил меня дома Максимыч, отрываясь от чистки ружья.
— У елки… — ответил я смущенно.
Охотник кивнул головой и снова взялся за ружье.
Мне хорошо была известна манера Максимыча: выкладывать свои «секреты» только после того, как неопытный охотник вдоволь поломает над ними голову. И я не стал приставать к нему с расспросами.
Но он, видимо, заметил на моем лице такое недоумение, что на этот раз изменил своему правилу. Протирая тряпочкой стволы, охотник заговорил:
— Любят рябчики слушать, как журчит вода. Иной полдня просидит у ручья. А тот ручеек, что у озера, — тихий, еле течет. Он и не журчал бы, если б его не запрудило валежником.
— Правильно! — вспомнил я. — Вчера валежник в ручье был как раз против толстого пня.
— А сегодня?
— Сегодня… возле елки. Как он туда попал?
— Над этим уж я потрудился, — ответил Максимыч. — Вчера вечерком перетащил. А вслед за плотиной перекочевали и рябчики.
«Бронированные» птицы
Было морозное утро. Звонко скрипел под лыжами снег, с треском ломались сучья кустарника. То и дело приходилось растирать рукавицей щеки.
Продрогший возвращался я с охоты, торопясь в теплую избу, к кипящему самовару.
Вдруг над лесом пронесся тетерев, круто свернул на опушке и сел на вершину березы, совсем близко от меня.
Я просунул ружье сквозь куст, за которым стоял, и выстрелил. Тетерев удивленно вытянул шею и остался на месте. Я взвел другой курок, тщательно прицелился и снова выстрелил. Косач только беспокойно пошевелился.
«Что это значит?..» — изумился я и выстрелил в третий раз. Тетерев поднялся и как ни в чем не бывало улетел.
Я вышел из-за куста, измерил расстояние: до березы было только сорок шагов…
Дома я рассказал про этот случай Максимычу.
— В грудь стрелял? — спросил он.
— В грудь.
— Так… Мог бы еще раз пять бухнуть!
— Как — раз пять?..
— Обыкновенно.
Охотник помолчал, пряча в бороде улыбку; затем, видимо вдоволь натешась моим неведением в таком понятном для него деле, начал:
— Как-то приходит ко мне один парень и говорит: «Помоги моему горю: ружье живит. Стрелял, стрелял по косачам, ни одного не убил. Что случилось — понять не могу…»
11
Драга — машина для черпания и промывки грунта; применяется для разработки россыпных месторождений золота и платины.