Выбрать главу

Готовились они поспешно. Нужно было достать хорошую лодку, собрать от местных эвенков сведения, запастись продовольствием, учесть всякие неожиданности, да мало ли что нужно знать, иметь с собою и помнить человеку, отправляющемуся в такое далёкое путешествие! Мы чем могли поделились с ними, и на третий день они были готовы отправиться в путь.

В посёлке им не удалось так быстро найти проводника, гребцов, и смелые путешественники решили плыть вдвоём, рассчитывая нанять их по пути в Тугурском стойбище.

Помню хорошо день их отъезда. Ранним утром, когда ещё на камнях, на траве и листьях берёз лежала влага — остатки ночного тумана, мы стояли на берегу против устья Нимелена и, прощаясь, крепко жали друг другу руки. Они отплывали в долблёной лодке — оморочке, и как только стали скрываться за обрывистым берегом реки, послышался мягкий бас Николая Петровича:

— До сви-дань-я!..

— До сви-дань-я!.. — будто эхо, разнёсся по реке звонкий голос Веры.

Из-за далёких хребтов выглянуло солнце. Всё вокруг встрепенулось, ожило, алмазным блеском заиграла роса на траве, на цветах и листьях деревьев. Отовсюду доносилось пение птиц и, казалось, ничто не омрачало нашим друзьям начало их интересного пути…

Прошло пять дней. После проливного дождя на долину легла тёмная ночь, и только изредка чёрное небо освещалось далёкой грозой. Мои спутники все уже спали. Я сидел за работой. Вдруг кто-то тихо постучал и дверь отворилась. В полосе света, словно привидение, показалась женщина. Она с трудом перешагнула порог и прислонилась к стене зимовья. Я вскочил и, от неожиданности, ещё несколько секунд стоял, не зная что делать. Женщина беспомощно продолжала опираться руками о стену. Ещё секунда и, не удержавшись, она медленно опустилась на пол и зарыдала.

Все вдруг проснулись и вскочили. Я подбежал к ней и узнал… Веру. Она продолжала рыдать. Казалось, много дней девушка терпеливо несла своё горе через испытания и муки, несла сюда, в зимовье, чтобы излить его нам.

Днепровский, Мищенко и Лебедев приподняли и перенесли её с пола на походную кровать. Не успел Пугачёв снять с неё промокший плащ, как я увидел на сером платье ужасный рисунок, — это были следы почерневшей крови.

— Он в лодке, может быть, ещё жив, спасите его… — чуть слышно, сквозь рыдания проговорила Вера.

Какое-то страшное, непередаваемое чувство вдруг охватило всех нас. Мои товарищи немедля бросились из зимовья, а я остался с нею и, путаясь, в догадках, ещё долго не мог прийти в себя от всего случившегося.

Тусклый свет керосиновой лампы освещал внутренность зимовья. Где-то далеко всё ещё продолжали бушевать раскаты грома, сверкала молния, и разгулявшийся на просторе ветер со свистом носился по равнине. Я сидел у изголовья Веры. Она не плакала. Всё бледнее становилось её лицо. Скоро глубокий сон овладел ею.

Прошло полтора томительных часа, когда, наконец, послышались тяжёлые шаги; отворилась дверь, и товарищи внесли в зимовье безжизненное тело ботаника. Они положили его на пол, и мы долго стояли, охваченные чувством глубокой скорби, ещё не зная причин, так безжалостно оборвавших молодую, полную сил и стремлений жизнь.

Ворвавшийся в зимовье шум, а затем и наш говор разбудили Веру. Она открыла глаза и, устремив взор в пространство, долго лежала без движения, только изредка у неё дрожали обветренные губы. Вскоре девушка снова впала в глубокий сон.

Мы развели костёр, вскипятили воду, и пока обмывали погибшего, наступило утро. Оно было серое, неприветливое, как и окружающая нас действительность. Умолкла и гроза, только холодные волны реки, предвещая ветреный день, шумно плескались о берег.

Вера просыпалась изредка и ненадолго. На наши вопросы и на уговоры съесть что-нибудь она отрицательно качала головой. Мы были серьёзно обеспокоены состоянием её здоровья.

В тот же день Николая Петровича похоронили под тем курганом, что стоит у самого берега Амгуни, справа от дороги, идущей на Главный Стан.

Население посёлка помогло нам тогда же соорудить небольшой деревянный обелиск и обнести его оградкой.

Медленно спускались в долину сумерки, затихала суета в посёлке; всё готовилось к ночи, словно ничего и не произошло.

Вера почти не приходила в сознание. Мы сидели у её постели, наконец, она проснулась, и после нескольких глотков горячего чая лёгкий румянец освежил её лицо. Рассказывала она тихо, почти шёпотом, развёртывая перед нами картину трагического случая.