В эту ночь так и не сомкнул старик глаз. Он вспоминал о том, как покинул Орловщину, родной дом, пошел за Каменный пояс… О том, как полюбил Агафью, как встречались тайком. Дряхлый помещик, у которого была Агафья батрачкой, с девки глаз не спускал, любви домогался. Он-то и возвел на Сафрона тяжкий поклеп. Скрутили молодца, при Агаше порты спустили. Не выдержало обиды молодое сердце, ударился с Агашей в бега… Изнемогли они, обессилели, пока дошли до Уссури. Три года зимой и летом шли по бескрайной Сибири в поисках обетованной земли. Троих сыновей в этом пути родила Агаша… Долго шли, русской земельке и конца нет. Старший — Никита — на Тюмени родился, а за Байкалом-морем на своих ногах шагал. Вот она, жизнь-то, какова!
Пришли на Уссури, а земелька-то занята, подались сюда, на выселки. Попалили тайгу, разогнали зверя, но не удалась в первые года пшеничка, повымерзли озимые. Места высокие — заморозки в Николин день ударили. Бились, бились годов десять, а потом пошли, кто к казакам батрачить, кто зверя промышлять. Потихоньку, помаленьку становили хозяйство. Агаша все парней носила, на них-то и выехали…
Подрастали парни, крепыши, как на подбор, с ранних лет впрягались в оглобли, мужали в тяжелом труде. Вот такой артелью в десять мужицких рук и удалось за четверть века поставить свое хозяйство на земле, политой кровью и потом переселенцев. Работали, как волы, а чего достигли? Вот сдохнет не сегодня-завтра Гнедко — и ко дну все хозяйство пойдет. Страшная жизнь!..
ГЛАВА 3
По дороге, стиснутой кедрами, Тихон с Федотом возвращались с заимки. Ехали удрученные. На заимке трава выгорела от таежного пала, косить нечего. Запечалятся старики.
Лошади, позванивая удилами и отмахиваясь от наседавшего овода, шли ходко.
Тихон сонно покачивался в седле: утомила дальняя дорога. Буян, часто прядая ушами и раздувая ноздри, тревожно всхрапнул, шарахнулся в сторону — должно быть, почуял волка, пробирающегося к овечьей отаре.
— Ша, дьявол!.. — Тихон потрепал запотевшую шею жеребца, придержал повод.
Федот окинул быстрым взглядом горизонт, насупился.
— Сена нет и с хлебушком плохо. Сушь стоит, палит, стерва.
— Может, обойдется. Хлеба будто ровные, в трубку пошли…
— Соболиную шкурку ценят не в дупле, а на прилавке купца. Гляди, как жжет, на земле яйца можно печь. Много лет такого зноя не было. Китайцы за женьшенем шли, сказывали — в Маньчжурии все сгорело, реки пересохли, деревья лист скинули.
Тихон вздохнул. Пожалуй, прав дружок: погода стоит сухая, даже в тайге зной. Отец беспокоится. Дней пять назад, на удивление всей станице, выкосил на зеленку в трубку свернувшийся овес. «Лучше, — говорит, — копейка в кармане, чем посуленный карбованец». А старик не ошибется, вот и с сенокосом торопит. Ильин день не подошел, а он собирается косить. Пшеница раньше времени желтеет, а колос пустотелый. Опять к Жукову на поклон, под кабальный заем зерно брать. Тот, конечно, даст, а потом за каждый куль соболя иль черно-седую лисицу потребует.
На вершине безлесной сопки остановились. Тихон приподнялся на стременах, огляделся. Внизу лежала луговина, окруженная синеватой стеной гладкоствольных ясеней. Над озерком стлался сизый парок.
Еще в детстве мечтал Тихон прибрать к рукам этот заброшенный участок, а сейчас ему, унтеру и георгиевскому кавалеру, общество вряд ли откажет. И отец обрадуется, деловой, скажет, растет хозяин.
— Что, глаза разгорелись? — спросил Федот. — Далековато сенцо возить, а так добрый покос. Но наш живоглот едва ли уступит.
— А это не его, а общества.
— Общества… — с иронией отозвался Федот. — А над обществом Жуков.
— Сходу бочонок водки выставим, лужок того стоит, не устоят казаки. Вот смотри…
Тихон вынул серебряные часы, протянул Федоту.
— Вместе с «Георгием» цесаревич одарил.
— Редкие часы, императорские. Разгорятся у живоглота гляделки. Ох, разгорятся! Жаль швырять награду псу под хвост.
Тихон рассмеялся.
— На что они мне, хоть и царские, так, господская забава. Солнышко — крестьянские часы да петух горластый.
— Часов маловато, однако…
— А корень, что в тайге нашел?
— Верно, голова — два уха. На тот женьшень всю станицу вдрызг упоишь.
Они спустились в луговину, объехали ее, осмотрели хозяйским глазом, остались довольны. Трава сочная, густая, не враз прокосишь. А зимой по первопутку вытянут сено потихоньку.
Довольные принятым решением, друзья возвращались домой. Торопились, хотелось порадовать стариков.